Книга Двадцать писем - Никита Сергеевич Дзюбенко

пошел учиться туда, где бесплатно кормили, чтобы не умереть с голоду, даже сейчас я работаю ради еды. Моя мать меня любила, но литры спиртного, потом курение, в начала табак, потом хуже. Меня били и говорили, что любят. На меня орали и говорили, что повышают голос. Я был в крови, мне говорили, это краска. У меня были слезы, мне говорили, это вода. У меня были шрамы, синяки мне говорили, я художник. Но как же я плохо рисую. Каждый день на учебе мне приходилось придумывать какую-либо чушь, я работал на стройке или собаки или шкаф упал. Знаешь, я не говорю о друзьях, что меня поддерживали. Хоть я им не говорил о своих проблемах, но они отвлекали, с ними не было боли, не было грусти, не было проблем. Даже сейчас, я могу положиться на них, но я хочу лишь, чтобы они улыбались и не думали о плохом, возможно поэтому, когда слышал вопрос про семью, всегда отвечал: "Классно, кино смотрели,"– хотя кино смотрела твоя семья. А я в это время лежал на полу и плакал, мне не сложно в этом признаться, возможно поэтому, когда мы познакомились мои глаза были такие холодные и каменные. Хотя я горел, как тысячи звезд, но мой пустой взгляд, вряд ли дал понять, но я так тогда хотел тебя. А ты, наверное, думала, что мне все равно. Самый хреновый день был, тогда, когда меня избили и оставили истекать кровью в комнате, потом мать ушла, и я был один дома. Было холодно было разбито окно мной, была сильная боль в ногах, я не мог даже встать с пола, я просто орал, а все кто слышал, не придавали значения. В тот момент я начал просить помощи у Бога, я просил, чтобы он дал смысл жить, просил чудо, но сука, тогда была боль, боль и холод, боль, холод и слезы, боль, холод, слезы и кровь. А шрамы все ещё остались на мне, как и на теле, так и в душе.

Ты не знаешь, таких семей много, очень, многие молчат, терпят, ведь выбора нет. Скажут что-то и их могу убить, уйдут из дома, вряд ли выживут. Хотя знаешь, я уходил из дома утром на учебу, и приходил поздно, я был у друзей, веселился, радовался, а под ночь домой, когда тело спит, в маленький ад, который я называл домом. Со временем я рос. Я начал заниматься спортом, и вот сейчас меня даже не трогают. А все что было даже не вспомнят. Каждый раз, когда я упоминаю о прошлом, мне говорят: "Не ври, лгун,"– а я не вру, ты знаешь. Отец, отец, я как-то начала рассказывать про него, но подумал рано, а сейчас уже все равно, думаю не изменится ситуация. У него было сложной детство, тоже без отца. Дед бросил его, когда бабушка была беременна, потом бабушка умерла при родах. Папа был сиротой. Шлялся, не думал, просто жил в кайф, пил алкоголь, курил табак, употреблял порошок. Жил он с близкой тетей, у которой была замечательная дочь. Жаль, она была больна, и не могла развивать. Не буду врать, я не знаю, что у нее было, но общаться с ней было не по себе. Ведь в одиннадцать лет я бы умнее ее. Так вот из школы отец ушел в шестом классе. Без понятия как, но у него была работа, много денег, он ездил за границу, кайф, а не жизнь, если не знать прошлое. Потом он встретил мать мою и изменился ради нее, родился я, и он был счастлив, хоть и хотел девочку. Все было хорошо, но потом он изменил, переспал с другой, мать его не простила и он ушел, надеюсь, он счастлив.

Почему все уходят? Я вправду такой отталкивающий?

С любовью от одинокого возлюбленного

Письмо восьмое

Здравствуй, надежда,

Говорят любовь приносит боль. За время с тобой я не разу ее не чувствовал, мне всегда было хорошо, особенно, когда ты говорила, что ты рада или счастлива, а это было часто. Я переживал, когда ты говорила, что грустишь или плачешь, но переживания не боль. Даже когда ты поверила бывшей, мне не было больно, я знал, что ты поймёшь, что ее слова не правда, но видимо ты поняла, больше и ушла, но мне все равно было не больно, хоть я и выпивал смертельные дозы алкоголя, и курил, как паровоз, а ты знаешь я не пью и не курю.

А помнишь, ты придумала парня, гуляла с подругой, а мне шептала, что это парень, а я ведь знал, что его нет, и накручивал себя, переживал, думала бросить все, и прыгнуть под поезд. Но я не хотел умирать, ведь ты говорила, что я причина улыбаться для тебя, что я веселю тебя, и я решил жить, ещё ярче чем был, я начала больше говорить, больше радоваться, я начал любить жизнь и без друзей.

Но я мог потерять близких, я откинул всех, чтобы бегать за тобой, меня не волновала ничего, кроме тебя. Моя учеба сошла на ноль, а я подавал большие надежды, хоть и учился я ради еды. Я почти все время просвещал мыслям о тебе, о том как буду тебя обнимать, как мои руки коснуться твоего лица, а твои моего, потом наши губы соприкоснуться, но думаю этого не будет уже, хотя надежда все уже есть, ее так много с тобой.

Забавно, каждый раз, когда мы прощались ты желала мне удачи, а давала надежду. А сейчас я торчу в этой дыре, все что есть твоя надежда, жаль, что так и нет удачи.

Дыра- место, где я пробываю. Как я понял, это здание на острове, тут держать убийц, воров, отбросов общества если проще, видимо я сделал что-то омерзительное раз я тут. Все внутри очень старое, тут слышен каждый шаг, так как пол очень скрипучий, если захочу бежать, это будет слышно. Лампы очень тусклые. Ещё тут очень много пауков, я уже устал их убивать, в день штук двадцать, может даже тридцать. Люди, что над заключёнными, а именно так я могу назвать нас, тут очень строгие, вечно злые, агрессивные, если что-то сделаем бьют сразу, оскорбляют. Но у них всегда чистая глаженая одежда, мне очень нравится. Они носят белые кожаные броги, темно-синие брюки с белым кожаным ремнем. На верх у них выбор больше, если верить моим глазам, там я видел