дополнительные элементы этой окончательной радикализации рыночной аберрации, которая кажется её триумфом и предваряет её поражение. В обоих случаях речь идёт об искоренении из реальности всего, что в ней превосходит её изображение. В конце концов в этом обветшалом здании воцаряется остервенелое самодурство, стремящееся всем командовать и без промедления уничтожить всех, кто осмелится претендовать на независимое от него существование. Мы уже дошли до этой стадии. Общество Спектакля стало непримиримым в этом вопросе: нужно участвовать в коллективном преступлении его существования, никто не может стремиться к тому, чтобы оставаться вне его рамок. Оно больше не может допускать существования столь огромной партии неучастия, как Воображаемая партия. Необходимо «работать», то есть всегда быть в его распоряжении, быть готовым к мобилизации. Для достижения своих целей оно использует в равной мере и самые грубые средства, такие как угроза голода, и самые коварные, такие как Девушка[12]. Заезженная пластинка «гражданственности», распространяющейся на всех и вся, выражает диктатуру этой абстрактной обязанности участия в социальной тотальности (которая во всех отношениях стала автономной). Так, благодаря самому факту этой диктатуры, негативная часть негативности постепенно объединяется как партия и приобретает позитивное содержание. Элементы множества безучастных людей, которые игнорировали друг друга и которые не думали, что принадлежат к какой-либо партии, обнаруживают себя в равной степени подверженными этой уникальной и централизованной диктатуре, диктатуре Спектакля, частными аспектами которой являются наёмный труд, товар, нигилизм и императив видимого. Таким образом сама власть навязывает тем, кто по природе своей был бы удовлетворён подвижным образом жизни, признавать себя такими, какие они есть: мятежниками, вальдгангерами[13]. «Современный враг не прекращает подражать армии фараона: он преследует беглецов, дезертиров, но ему никогда не удаётся их опередить или противостоять им» (Паоло Вирно, «Чудо, виртуозность и дежа-вю»). В процессе этого исхода образовываются новые общности интересов, друзья и братья сплачиваются на обретающих форму новых линиях фронтов, формальное противостояние между Спектаклем и Воображаемой партией становится реальным. Потому среди тех, кто не склонен игнорировать присущее им положение вне общества, развивается мощное чувство причастности к не-причастности, своего рода сообщество Изгнания. Простое чувство необычности в этом мире по воле этих обстоятельств превращается в тесную связь с необычностью. Бегство, которое было не более чем поступком, становится стратегией. Отныне «бегство, как гласит тридцать шестая стратагема9, является высшей политикой». Но тогда Воображаемая партия уже не является просто воображаемой: она начинает осознавать саму себя и медленно двигаться к своей реализации, то есть к утрате себя. Метафизическая враждебность к этому обществу отныне перестаёт восприниматься в чисто негативном ключе, как спокойное равнодушие ко всему, что может в этом обществе произойти, как отказ от игры по его правилам, как посрамление власти посредством отказа от присвоенного имени. Эта враждебность приобретает позитивный характер, и, следовательно, в высшей степени угрожающий, так что власть не ошибается в своей паранойе, когда видит повсюду террористов. Это чистая, хладнокровная ненависть, подобная инфекционному заболеванию, которое в настоящее время проявляется не открыто теоретически, но, скорее, в практическом параличе всего социального аппарата, в молчаливой и настойчивой злонамеренности, в саботаже любых новшеств, любого движения, любой формы солидарности. Нигде нет никакого «кризиса», есть лишь вездесущая Воображаемая партия, центр которой повсюду, а границы – нигде, потому что она действует на той же территории, что и Спектакль.
НЕОБХОДИМАЯ НЕУДАЧА ТОТАЛЬНОЙ МОБИЛИЗАЦИИ
«Чем опасна полная обезличенность пространства? Она акцентирует уже возникшее ощущение крайне ненадёжного положения сотрудника в компании. Это укрепляет идею о том, чтобы быть пешкой, быть взаимозаменяемым. Надлежит жить как будто в чисто переходном состоянии, с краткосрочными контрактными отношениями. Возможно, это поспособствовало бы избавлению от иллюзий тех людей, которые думали, что они защищены благодаря бессрочному трудовому контракту с крупным предприятием? Но это изменение могло ухудшить социальный климат и сплочённость коллектива. Отношения лояльности и принадлежности к компании будут очень ослаблены».
(“Libération”, понедельник, 5 октября 1998)
Страница журнала “Tiqqun” с оригинальным текстом
XI
Потому каждое поражение этого общества следует воспринимать позитивно, как действие Воображаемой партии, как действие негативности, то есть человека: в такой войне все, кто отвергает одну из партий, пусть даже и субъективно, объективно присоединяются к другой. Радикализм времени навязывает свои условия. Пока существует Спектакль, понятие Воображаемой партии – это то, что делает видимой новую конфигурацию военных действий. Воображаемая партия стремится объединить всех, кто своими мыслями, словами и делами способствует уничтожению нынешнего порядка. Катастрофа – это её действие.
XII
До некоторой степени Воображаемая партия подобна призраку, невидимому присутствию, фантастическому возвращению Другого в общество, где всякая несхожесть была подавлена, а процесс уравнивания – отделён от всего, что он привёл к единому знаменателю. Но этот дурной сон, эта суицидальная идея, которая приходит в голову Спектаклю, не может замедлить, учитывая воображаемый характер современного общественного производства, порождение его собственной реальности как сознания, становящегося практическим, как непосредственно практического сознания. Воображаемая партия – это другое название позорной болезни пошатнувшейся власти: паранойи, которую Канетти излишне расплывчато определил как «заболевание владычества». Отчаянное всемирное развёртывание всё более массивных и всё более изощрённых устройств для управления общественным пространством материализует самым обидным образом клиническое безумие заболевшей власти, которая всё ещё преследует старую мечту Титанов о мировом государстве, в то время как она не более чем гномик среди других таких же гномов, и сходит от этого с ума. На этом заключительном этапе она говорит лишь о борьбе с терроризмом, правонарушениями, экстремизмом и преступностью, поскольку ей категорически запрещено прямо упоминать о существовании Воображаемой партии. Впрочем, это создаёт для неё определённые затруднения в бою, потому что она не может направить ненависть своих фанатиков на «истинного врага, который вдохновляет на бесконечное мужество» (Кафка).
XIII
Однако учитывая направление исторического развития, следует признать, что эта паранойя не лишена причин. Факт заключается в том, что в процессе социализации общества мы достигли той отметки, на которой каждый отдельный акт разрушения является террористическим актом, то есть объективно направленным на всё общество в целом. Если довести до крайности, самоубийство, объединяющее смерть и освобождение, выражает ослабление, окончание и упразднение суверенитета Биовласти и тем самым приобретает характер прямой атаки на власть, которая ощущает себя лишённой прекрасной силы потребления, производства и воспроизводства своего мира. Аналогичным образом, когда закон более не основывается ни на чём ином, кроме факта своего принятия, то есть на силе и
