Книга Очень плохая наследственность - Danrad Danrad

тело.

— Присаживайтесь. Стол накрыт, нужно есть, пока не остыло, — я согласно кивнул. Приятная тяжесть наполнила ноги. И я порадовался, что до стола было всего пара шагов.

Я ел и пил, Свенлик что-то говорил, но я никак не мог разобрать слова. Его жена бегала вокруг, меняла одну миску на другую. Свенлик всё наполнял и наполнял мою кружку из, казалось, никогда не пустеющего кувшина. Почему же он никогда не пустел, а еда почему-то всё никак не могла меня насытить, как и слова Свенлика, не дающие ответов на вопросы? Всё сложнее и сложнее становилось концентрироваться на словах хозяина, они вились вокруг меня сонными мухами, однако стремительно улетали при малейшей попытке словить хоть одну.

Я открыл глаза и тут же их закрыл, прячась от безжалостного солнца. А от его света глухой пульсацией в висках застучала боль. Я выждал тридцать ударов сердца, а затем снова попытался открыть глаза, но теперь медленно и осторожно. Свет бил прямо из окна в бревенчатой стене, в воздухе кружились пылинки. Я повернул голову и уставился в дощатый потолок, меж щелей виднелись соломинки. Под головой при этом зашуршала грубая ткань наволочки. Понадобилось несколько минут, чтобы понять, кто я и где нахожусь.

Небольшая комната с одним окном и грубой деревянной тумбочкой у кровати, на которой лежало чистое белое полотенце, кувшин с водой и большая миска. Там же стояло мутноватое зеркальце.

Ещё пару минут понадобилось, чтобы привыкнуть к вновь застучавшей в висках боли, когда я сел, спустив босые ноги на пол. Похоже, я спал в одежде, но без ботинок, их нигде не было видно.

В горле застрял горьковатый комок, язык ощущался как кусок наждачки. Я провёл им по потрескавшимся губам. С неким раздражением снял с уголка губ небольшое пёрышко. Поднёс его к глазам. Чёрное, отливающее синевой, я отбросил его в сторону.

Прохладная вода на лице немного прояснила восприятие. Посмотрев в зеркало, я заметил небольшую царапину над левой бровью.

Я не напивался так очень давно. Гостеприимство Свенлика не знало границ. Судя по всему, вчера оно заполнило мой желудок самодельным алкоголем, который постепенно смешивался с кровью, бегущей по моим венам, пока чаша не переполнилась, пока не смыла изрядный кусок моих воспоминаний — как будто лист с записями вырвали, не оставив и следа.

Я прошлёпал босыми ногами по тёсаным доскам пола к двери, несмело толкнул её. Зловеще заскрипев, дверь стукнулась ручкой о стену и замерла. Я обнаружил себя на выходе из комнаты с правой стороны от очага. Сделал ещё пару шагов. В воздухе слегка пахло дымом. Пустой стол, те же стеллажи с припасами и нелепыми болванчиками. Золотистый свет лился в окна. Я прошёл к входной двери, толкнул её. Солнце ворвалось в помещение, ослепило меня. Понадобилось с пару десятков секунд, чтобы привыкнуть к нему и унять вновь запульсировавшую в висках боль.

Я вдохнул полной грудью сырой воздух, отдававший прохладой. Окинул взглядом окружающее пространство. День вдохнул жизнь в посёлок, придал краскам глубину и объём. Серые лачуги не казались теперь мне мрачными, копающиеся в земле кое-где вдалеке люди стали всего лишь людьми, привычными к ручному труду. Я заметил тропинку справа, протоптанную в траве у самого дома, за высохшим цветником. Она тянулась до самого угла и там заворачивала за него.

Что же, если гостеприимного хозяина или хозяйку и можно где-то найти в это время дня, так это копающимися в огороде, — подумал я и сделал шаг с возвышенности, служившей крыльцом дома.

От земли тянуло холодом, я ощущал каждый камушек и веточку босыми ступнями, пучки травы бугрились под ногами. Завернув за угол, я обнаружил, что плетень огораживает весь дом. Трава стала гуще. Ни огорода, ни вспаханной земли, ничего, только трава. Чем дальше я шёл, тем сильнее веяло холодом от земли. Я остановился и посмотрел вниз. Пальцы ног медленно скрывались в проступавшей из грунта мутной холодной воде. Меня передёрнуло, то ли от неприятных ощущений, то ли от отвращения.

Всё пространство за домом являло собой ровный квадрат покрытой густой зелёной растительностью почвы, огороженный плетнём из сосновых веток. Посреди этой лужайки высился холм, поросший сизым мхом. Прямо напротив дома в этот холм встроили дверь. Не то чтобы дверь, скорее люк примерно три на полтора фута. Так, наверно, и выглядят погреба, — решил я.

Внутри меня назойливо заскреблась тревога. Я отчётливо понимал, что бояться мне нечего, это логично, всего лишь погреб за домом. Но я ощущал, как за личиной тревоги скрывается страх, ужас, вовсе не принадлежавший мне, столь неуместный в этот солнечный, пронизанный свежестью и сотней кружащих голову ароматов день. То же самое чувствует путник, идущий по цветущему лугу и вдруг наткнувшийся на распухший от жары и копошащихся в нём личинок труп лошади. Однако было что-то ещё: гнев, нет, ярость, подступающая низким звериным рыком к горлу.

Как тесно в наши воспоминания вплетены эмоции, и именно эмоции управляют нашими воспоминаниями, выстраивают их в последовательность под веянием момента. Они хватают нас грубыми сильными пальцами, погружают голову в ледяную воду омутов, где на смутных тенях начинают нарастать сухожилия, мышцы и кожа. И вот мы уже… нет, не смеёмся, а в глупости своей гогочем в старом фамильном склепе, держа в руке бутылку вина. Смех прекращается, отступает, подобно приливной волне, когда бывший приятель и сокурсник роняет на каменный пол урну с прахом. И вот, сменяя непосредственность глуповатой пьяной весёлости, тебя с головой накрывает волна ярости. В рваной трещине губ обнажаются влажно поблёскивающие зубы….

— Пошли завтракать парень, а то ноги застудишь, — раздался у самого уха голос Свенлика.

Я вздрогнул. Подпрыгнуть на месте от внезапности этого предложения мне не позволили мои собственные ноги, уже по щиколотку погрузившееся в грунт. Я даже не заметил этого, поглощённый созерцанием неуместного посреди этого болота погреба.

— А где…? — обернувшись, я обратил внимание, что ноги Свенлика обуты в резиновые сапоги до колена.

— Так у двери ты их оставил, парень, — на широком лоснящемся лице толстяка появилась беззлобная ухмылка, когда он перехватил мой взгляд.

С приходом Свенлика тревожные ощущения схлынули. Погреб снова стал всего лишь кочкой посреди заболоченного двора. Я прочавкал вслед за ним по траве.

— Почему здесь так много воды?

— Эта земля сочится влагой время от времени, — пояснил Свенлик. — Не везде, только на моём заднем дворе, — он хмыкнул. — Может, поэтому мне пришлось взять ответственность за всех этих людей, копаться в земле я при всём бы желании не смог.