Книга Виннету – вождь апачей - Карл Май

Барышник испугался за свою лошадь, он велел покрыть ее попоной и медленно водить на поводу. Затем он обратился ко мне:

– Этого я никак не ожидал, молодой человек! Я думал, что вы уже после первого скачка очутитесь на земле. Вы, конечно, ничего не должны платить и, если вы хотите сделать мне одолжение, приходите еще раз и образумьте окончательно эту бестию! У меня дело не станет за десятью долларами, ведь это недешевая лошадь, и если ее обуздать, то я на ней кое-что заработаю!

– Если вы этого хотите, я охотно приду опять, – ответил я.

С тех пор как я слез с лошади, Генри еще не сказал ни слова и только смотрел на меня, качая головой. Теперь он всплеснул руками и воскликнул:

– Это действительно совсем особенный, необыкновенный грингорн! Чуть не до смерти заморил лошадь вместо того, чтобы самому быть сброшенным на песок! Кто вас этому обучил, сэр?

– Случай, благодаря которому мне подвернулся полудикий венгерский жеребец, никому не позволявший оседлать себя. Я его мало-помалу обуздал, хотя и рисковал при этом жизнью.

– Благодарю покорно за такое удовольствие! Я предпочитаю свой старый набитый войлоком стул, который ничего не имеет против того, чтобы на него садились… Идемте! У меня даже голова закружилась! Но я не напрасно заставлял вас стрелять и ездить верхом, на это можете положиться.

Мы пошли домой, каждый к себе. В продолжение этого и двух следующих дней мистер Генри не приходил к нам, и я также не имел возможности навестить его. Только на четвертый день он зашел после обеда ко мне, он знал, что я был свободен.

– Хотите со мной прогуляться? – спросил он.

– Куда?

– К одному джентльмену, который хочет с вами познакомиться.

– По какому случаю?

– Нетрудно догадаться: он никогда еще не видал ни одного грингорна!

– В таком случае я иду. Пусть он узнает, кто мы такие! У Генри было в этот день очень лукавое выражение лица, это означало, что у него был наготове какой-то сюрприз. Мы долго шли по разным улицам, пока наконец он не привел меня в какую-то контору. При этом он так быстро вошел, что я не успел прочитать надпись золотыми буквами, красовавшуюся на окнах.

Все же мне показалось, что я видел слова «Бюро» и «Землеизмерение». Вскоре выяснилось, что я не ошибся.

В конторе сидели трое мужчин. Они встретили мистера Генри очень вежливо и радушно, а меня с нескрываемым любопытством. На столе лежали карты и планы, и среди них всевозможные землемерные инструменты. Мы находились в геодезическом бюро.

Для меня была непонятна цель нашего прихода. Генри не делал заказов, не наводил справок, казалось, он пришел только ради дружеской беседы. Скоро она приняла оживленный характер, и мы совершенно незаметно заговорили об окружающих предметах. Мне это было на руку, так как я мог принять большее участие в разговоре, чем когда говорили о незнакомых мне американских делах.

Казалось, Генри чрезвычайно заинтересовался землемерным искусством. Он хотел знать обо всем, и я так углубился в разговор, что, в конце концов, должен был только отвечать на вопросы, объяснять применение всевозможных инструментов и описывать способы черчения карт и планов. Должно быть, я был настоящим «грингорном», ибо вовсе не догадывался о намерениях мистера Генри. Только высказавшись о сущности и различиях координатных, полярных и диагональных методов, о периметрической триангуляции, я заметил, что Генри тайком переглядывался с остальными присутствующими, мне это показалось подозрительным, и я встал, намекая этим Генри, что хочу уйти. Он не стал возражать, и нас проводили еще более приветливо, чем встретили.

Когда мы отошли настолько, что нас не могли больше видеть из бюро, Генри остановился, положил мне руку на плечо и сказал весьма довольным тоном:

– Сэр, молодой человек, грингорн! Вы мне доставили сегодня большую радость! Я прямо горжусь вами!

– Почему?

– Потому что вы превзошли ожидания этих господ и мои рекомендации!

– Рекомендации? Ожидания? Я вас не понимаю.

– И не надо. Все очень просто. Вы недавно утверждали, что кое-что понимаете в землемерном искусстве. Желая узнать, не сочиняете ли вы, я привел вас к этим джентльменам, моим хорошим знакомым, на испытание, и вы его выдержали с честью!

– Сочиняю? Мистер Генри, если вы считаете меня способным на это, я к вам больше не приду!

– Какой вы странный! Разве вы хотите лишить меня, старика, радости, которую я испытываю, глядя на вас… Ведь вы же знаете: из-за вашего сходства с моим сыном! Были ли вы еще у барышника?

– Да, я бываю там каждое утро.

– И объезжали чалого?

– Разумеется.

– Ну, будет ли толк из лошади?

– Надеюсь. Сомневаюсь только, сможет ли будущий ее владелец справляться с нею так же хорошо, как я. Лошадь привыкла только ко мне, всякого другого она сбрасывает.

– Весьма, весьма рад! Очевидно, она хочет носить на своей спине только грингорнов. Пойдемте по этой боковой улице! Там есть замечательный ресторанчик, где можно хорошо покушать и еще лучше выпить. Отпразднуем экзамен, так превосходно выдержанный вами сегодня!

Я не мог понять мистера Генри. Он совершенно изменился. Этот одинокий сдержанный человек хотел идти в ресторан! У него было совсем другое лицо, а голос звучал радостнее и звонче, чем раньше. «Экзамен», сказал он. Слово поразило меня, но тут оно, очевидно, ничего особенного не означало.

С этого дня он стал ежедневно посещать меня и обращался со мной, как с дорогим другом, которого боишься скоро потерять. Все же это не давало мне возможности кичиться его вниманием: мою спесь он сбивал имевшимся у него постоянно наготове роковым словом «грингорн»!

Странно, что в то же самое время изменилось отношение ко мне семьи, в которой я жил. Родители уделяли мне больше внимания, и дети стали более ласковыми. Я ловил их взгляды, тайно обращенные на меня, и не мог их понять, казалось, они выражали одновременно и любовь, и сожаление.

Спустя приблизительно три недели после нашего странного посещения землемерной конторы хозяйка попросила остаться к ужину дома, несмотря на то, что этот вечер был у меня свободен. Она мотивировала это тем, что придет мистер Генри, и кроме того приглашены два джентльмена, один из которых Сэм Хоукенс, знаменитый вестман. Мне, «грингорну», его имя ничего не говорило, но все же я был рад впервые познакомиться с настоящим и к тому же еще знаменитым вестманом.

Будучи своим человеком, я, не дожидаясь удара гонга, заглянул в столовую. С удивлением отметил, что стол был сервирован не как обычно, а точно приготовлен для какого-то торжества. Пятилетняя малышка Эмми, пользуясь тем, что в столовой никого не было, вылавливала пальчиками ягоды из компота. Увидев меня, она быстро вытащила руку из компота и, недолго думая, вытерла о свои светлые волосы. Я погрозил ей, она же подскочила ко мне и начала что-то шептать на ухо. Желая загладить свою вину, она сообщила мне тайну, от которой щемило ее сердечко. Мне казалось, что я ослышался, но она повторила все те же слова: «ваши проводы, ваш прощальный ужин».