Книга Жизнь двенадцати царей. Быт и нравы высочайшего двора - Иван Брыкин

Государь отвернулся от меня и пошёл далее; больше я его никогда не видал, потому как через год или чуть более пришло из Петербурга известие, что император всероссийский, царь всея Руси Пётр Алексеевич умер Божией волею. Повелевалось траур по нему целый год носить, – в тот же день, однако, кто-то подкинул в Приказную избу подмётный листок с рисунком «Как мыши кота хоронили»: мыши тянут умершего кота на погост, пляшут и веселятся, – а кот-то, ни дать, ни взять, Пётр Алексеевич, вылитый!

Отец мой аж побелел: он в Измайлове за главного был, ему за всё и отвечать. По закону следовало бы заявить «слово и дело», поскольку здесь было явное государственное преступление – оскорбление царского величия. Однако по «слову и делу» розыск полагался самый тяжёлый: пытали не только ответчика, но и заявителя, чтобы узнать, не утаил ли он чего. И им одним не ограничились бы – бывало, десятки людей под пытки шли. А промолчать тоже невозможно: за недонесение полагалась смертная казнь.

Что делать? Отец всю ночь не спал, а утром, помолившись перед иконой заступницы нашей Божьей матери, сжёг этот зловредный листок в печи:

– Бог не выдаст, свинья не съест. Авось, обойдётся как-нибудь…

И правда, обошлось – никто не донёс; а чья это была работа, так тайной и осталось. Рублевик же Петра Алексеевича и ныне при мне – вот он, гляди, на шее ношу, верёвочка продета! Не пролакомил я дар государев, сберёг…

Екатерина I

Государыня Екатерина Алексеевна была не гордая и простая. Она и была из простых: поговаривали, что её родители-чухонцы крестьянствовали, а она в молодости служанкой была в богатом доме. Государь Пётр Алексеевич сильно её любил, не в пример, как свою первую жену, – как говорится, первая жена постель нагреет, тут и вторая подоспеет…

Внешностью государыня тоже была проста – рост малый, тело дородное, волосы смоляные, лицо чернявое; в Измайлове многие бабы были краше её. Одевалась она неприглядно: платья носила мешковатые, будто не по ней сшитые; на шею навешивала с дюжину амулетов и образков, так что при ходьбе они на ней стучали и гремели.

У нас шептались, чего государь в ней нашёл? Уж не околдовала ли она его чем? А ответ прост был: Екатерина Алексеевна всегда шла за Петром Алексеевичем, как нитка за иголкой, ни в чём ему не перечила, ни в чём не упрекала, но постоянную заботу оказывала и одна могла его нрав смягчить.

Терпению её сам Иов-многотерпец позавидовал бы, тяжко ей с государем приходилось: он хоть и любил Екатерину Алексеевну, но помыкал ею безмерно – не всякий мужик так со своей бабой обращается. Швырнёт, бывало, ей свои порвавшиеся чулки: «Катя, заштопай!»; пуговица оторвётся: «Катя, пришей!»; рубаха грязная: «Катя, постирай!». Да разве некому было царю заштопать, пришить и постирать? Нет, он её заставлял!

И готовила она сама: на кухне стряпала едва не каждый день, кухарки государыню почти что за свою считали. И стол сама накрывала – хорошо, хоть посуду не мыла, да и то случалось.

От болезней лечила Петра Алексеевича успешнее лекарей и даже припадки падучей болезни у него могла сдерживать. Мне ни разу не пришлось видеть, как он бился в падучей, но те, кто видели, говорили, что это было страшно. Он начинал сперва размахивать руками и несвязно выкрикивать, потом хрипел, пускал пену изо рта, падал на землю и бился в судорогах. Никто не мог предугадать, когда припадок у него начнётся и сколько будет продолжаться, и средства никакие не помогали, – но Екатерина Алексеевна каким-то нутряным бабьим чутьём предугадывала и предупредить способна была. Прижмёт она его к себе, погладит, пошепчет что-то, он и заснёт, а как проснётся, уже бодр и свеж.

Верно, и за это он её ценил, однако от ярости его и ей пощады не было. Начнёт её ругать, так хоть святых вон выноси, – ругаться он был мастер, научился у солдатни, да у матросов. А то и кинет в неё чем-нибудь, а то и стулья или столы крушит, – а на выходе так дверью хлопнет, что притолоку после приходилось чинить. Случалось, что и бил Екатерину Алексеевну – уж как она кричала, горемычная! Однако виду не подавала: выйдет на следующий день к гостям государевым и улыбается, как ни в чём не бывало, только на лице густая пудра, чтобы синяки скрыть…

Рожала она от государя много, – не то одиннадцать, не то двенадцать детей у них было; в живых остались две дочери: Анна и Елизавета [3]. О них расскажу, когда придёт черёд: одна стала матерью государя-императора Петра Третьего, другая – сама на трон взошла…

* * *

Обиднее всего было Екатерине Алексеевне терпеть постоянные измены государя: его бес похотливый всё время искушал, толкая к прелюбодейству. В молодости, говорят, Пётр Алексеевич и содомским грехом был одержим – творил блуд и со знатными юношами, и с солдатами, и с матросами. Светлейший князь Александр Данилович Меншиков, по слухам, с этого вверх во власть пошёл: в юности он смазлив был, и государь затащил его в свою постель, яко шлюшку какую.

Меншикова я видел, когда он вместе с государем Петром Алексеевичем приезжал в Измайлово. Его у нас не любили: надменен был и спесив, держал себя так, будто Бога за бороду схватил. Екатерина Алексеевна в прошлые годы его полюбовницей была, а уж потом к государю перешла, – однако с той поры и до последнего года своей супружеской с Петром Алексеевичем жизни никаких вольностей себе не позволяла. А государь девиц и баб, высокого и низкого происхождения, блудно пользовал, и к себе приближал, и во дворец приводил, нисколько не стесняясь жены своей. Каково было Екатерине Алексеевне накрывать стол обеденный не только для государя, но и для очередной его пассии, а потом сидеть вместе с ней и видеть, как Петр Алексеевич той особе знаки внимания оказывает?

Но ничем государыня себя не выдавала, разве что в душе против мужа обиду таила, – а уж коли баба обиду затаит, то жди беды: найдёт милого дружка для утешения и мести. Для Екатерины Алексеевны таким утешителем стал Вилий Монс [4], брат Анны Монсихи. Её в Москве все знали – из-за этой немецкой гадюки государь Пётр Алексеевич свою первую, Богом данную жену в монастырь заточил. Монсиха до денег и подарков была зело охочая, – так он её одаривал по-царски: осыпал золотом да самоцветами, большущий дом ей выстроил, имение с крестьянами подарил. Сродственников её тоже одарил и возвысил; в числе оных был Вилий Монс, который при государе остался и после того, как фавор Монсихи прошёл.

Как он к Екатерине Алексеевне подкатил, нам про то неведомо, но она уже в летах была, когда любезничать с ним стала. Государь, надо быть, этого не замечал, а люди-то всё видели; видел раз и я, как Екатерина Алексеевна с Вилием миловалась. Было это дня за три до празднеств в честь «дедушки русского флота» – ботика государева. Мы с отцом возвращались с вечернего обхода усадебных заведений, – глядим, под липами напротив главных ворот какая-то парочка прогуливается. Луна за тучи спряталась, и я не узнал их, но от отцовского взгляда ничто укрыться не могло.

Портрет Екатерины I.