Книга Только ты - Ксения Черногорская

Недоумевая от такой, мягко скажем неизящной встречи, я переступаю порог апартаментов и вижу какой-то бардак. На полу валяются осколки большой напольной керамической вазы — то, что от неё осталось, откатилось к лежащему на боку стулу. Рядом с ним — пустая бутылка из-под какого-то алкоголя, то ли текилы, то ли водки. Чуть поодаль ворох мятых сорочек на ковре, где в интимном свете бра темнеет несколько мокрых пятен.

В огромной комнате сильно пахнет сигаретным дымом, каким-то мускусно-древесным мужским парфюмом и кисловато — вином. А ещё здесь довольно холодно. Впечатление, будто из-за угла дует. Оторопев я осмысливаю всё это и у меня возникают большие сомнения на тему того, чтобы здесь остаться на ночь — это очень непохоже на то, что я ожидала. Но любопытство делает своё дело и снова слыша голос Данилы, я выглядываю из-за стеллажа с книгами.

То, что я вижу — ввергает меня в шок. Мне разом становится страшно. Так страшно, что я, не в силах пошевелиться, будто прирастаю ногами к полу.

Апартаменты огромны. Единое пространство с кухонной зоной, зоной для отдыха и спальней в нише. Панорамные окна, за которым сверкает в тёмном небе ночной город, высятся от самого пола до высоченных потолков. Одно из окон разбито — края осколков поблескивают в свете нескольких бра. Напротив этой дыры, у самого края, стоит явно пьяный Данила в расстёгнутой белой сорочке с длинными рукавами, чёрных брюках-лодочках и сверкающих чёрных туфлях. На мускулистой груди, воротнике сорочки и одном из её рукавов виднеются бурые пятна крови. Кровь явно засохшая, а на лице пьяно ухмыляющегося Данилы её нет и следа, хотя нижняя губа явно припухла и виднеется ссадина на правой скуле. В руке у Данилы каминная кочерга. Он со звенящим грохотом отбрасывает её в сторону и глухо произносит:

— Привет.

Я сглатываю и не знаю, что ответить. В голове только какое-то мельтешение мыслей.

— Что случилось? — тихо спрашиваю я.

Чуть улыбаясь, Данила подмигивает мне. В этом подмигивании нет ничего забавного, оно какое-то обречённое и от этого становится жутко. Данила перестаёт улыбаться, трогает пальцами разбитую губу, вздыхает и делает маленький шаг назад, к дыре в огромном окне. Сантиметров десять-пятнадцать. Встаёт на самый край… А затем разводит в стороны чуть согнутые в локтях руки, и я с ужасом понимаю, что он собирается опрокинуться навзничь. Рухнуть спиной вперёд, в эту дыру.

Едва не задохнувшись от охватившей меня паники, я медленно качаю головой и робким жестом прошу его этого не делать. Губы мои только беззвучно шевелятся, я не нахожу в себе сил что-либо сказать, и думаю только о том, как бы не спровоцировать это падение. Ничего путного не приходит мне в голову — я не умею общаться с суицидниками, а передо мной — несомненно потенциальный самоубийца.

Данила, видя мой жест, горько усмехается, грозит мне пальцем и тоже качает головой. Вздыхает и тихо говорит:

— Прости, что так получилось… Не будет у нас с тобой классного секса, Миланка… Ни сегодня, ни вообще…

— Данила… — судорожно сглотнув, осторожно произношу я. — Пожалуйста, не делай этого. Если тебе нужна помощь — я сейчас кого-нибудь позову. Пожалуйста, не делай этого. Очень тебя прошу… Всё наладится, Данил…

— А-а, — возражает он, снова качая головой. — Не наладится. Уже всё, полюбас — пистон. Херово помирать в двадцать шесть лет, но вот так вот получилось, подруга.

Из-за того, что он ведёт диалог, я чувствую прилив слабой уверенности. Потому что единственное, что я знаю — с такими ребятами надо говорить, надо их как-то отвлекать.



— Данил, — тихонько произношу я, — а давай мы с тобой чайку попьём вкусного? Ты мне расскажешь, что случилось, и я постараюсь тебе помочь.

— Ты не можешь мне помочь, — говорит он. — Мне никто не может помочь. Я конкретно попал. И всё, сроки вышли. Мне это хорошо дали понять. Но знаешь что? — новая ухмылка, — Хер им, вот что. Вот такой…

Он бьёт запястьем левой руки по локтевому сгибу согнутой правой, показывая неприличный жест.

Я вижу его пустой, несмотря на пьяную ухмылку, взгляд, и понимаю, что он не бравирует, а действительно собирается свалиться вниз, с высоты восемьдесят второго этажа и окно, похоже, разбил кочергой именно для этого.

— Данил… — тихо говорю я. — Подумай, пожалуйста, о родителях….

Он смотрит будто сквозь меня. Никаких ухмылок.

— Я о них часто думаю, — глухо говорит он. — Нет их уже. Никто не расстроится. Прощай.

Я едва не задыхаюсь от ужаса — потому что, сказав это, он снова плавно расставляет руки в стороны, глядя мне в глаза, будто в замедленной съёмке отклоняется назад — а затем беззвучно падает на спину в разбитый проём в огромном стекле и пропадает из виду. Был только что здесь — и нет его.

Спустя мгновение сквозь тихий шум города доносится глухой, еле слышный звук падения тела, а сразу следом взрываются диким воем несколько автомобильных сирен.

Мелко дрожа, я во все глаза смотрю в чёрную, с будто рваными стеклянными краями, дыру в окне, и мне кажется, что от ужаса я вот-вот умру. Спустя секунду меня накрывает кошмарное осознание того, что он рухнул на улицу после того, как камеры в подъезде зафиксировали мой вход в его квартиру. Накатывает такая жуткая слабость, что я едва не теряю сознание — в глазах темнеет, голова кружится, ноги подкашиваются так, что трудно стоять. Я инстинктивно хватаюсь за спинку стоящего рядом массивного стула и тут же отдёргиваю руку, поняв, что оставила на краю его гладкой деревянной спинки отпечатки пальцев. В каком-то судорожном нервном угаре я принимаюсь оттирать невидимые отпечатки краем пуловера, а затем, сглотнув для того, чтобы хоть как-то задышать, выбегаю из квартиры в коридор.

Во мне столько адреналина, что кажется, будто в висках находится по пульсирующему сердцу, а в груди и вовсе просто долбит с усиленной частотой какой-то огромный отбойный молоток. Когда я тычу завёрнутым в край куртки пальцем в кнопку вызова лифта, у меня заметно дрожат руки. Глядя на табло, к ужасу своему понимаю, что все до единого лифты нужно ждать. То и дело оглядываясь на закрытую позади дверь в коридор, панически боюсь, что кто-нибудь оттуда сейчас выбежит, схватит меня и вызовет полицию.

Когда приезжает мой лифт, и я захожу в него, понимаю, что веду себя, как полная дура, потому что своими действиями только навлекаю на себя подозрения — теперь камера на этаже покажет, что я побоялась оставить отпечаток пальца на кнопке вызова лифта.

У меня снова закладывает уши, потому что лифт несётся вниз пусть и бесшумно, но с огромной скоростью и я ужасно боюсь, что он сейчас остановится на каком-нибудь этаже и в него кто-нибудь войдёт.

В глазах снова темнеет, меня ведёт в сторону, я едва не падаю и упираюсь ладонью в стену. Мне уже плевать на отпечатки пальцев, всё, что я хочу — поскорее выбежать отсюда. Где-то на задворках сознания я вполне понимаю, что этого делать не надо, а надо как раз сообщить охранникам об инциденте и подождать приезда полиции, но у меня нет к ней доверия, я боюсь, что меня обвинят в том, чего я не совершала — в убийстве Данилы, и вариантом, который кажется сейчас мне, охваченной паникой, самым разумным — является только побег. Потому что всё, ну совершенно всё играет против меня… Я приехала сюда впервые, я поднялась на лифте и зашла в квартиру миллионера, мажора Данилы, который оформил мне карту, а затем, спустя пару минут — он выпал из разбитого окна! Да кто будет разбираться всерьёз, что там произошло?! Да меня как минимум обвинят в доведении до самоубийства по личным причинам, из-за какой-нибудь несуществующей любовной драмы, а вполне возможно — и вовсе предъявят обвинение в убийстве! Какой кошмар! Ужас, ужас…