Книга Нить - Анна Калина

Мы все же выбрались из шатающегося дилижанса, оказавшись посреди северной равнины, тянущейся до самого горизонта бескрайними полями вереска. Сахарок покорно сидел на руках блажено жмурясь от моих рассеянных почесываний.

У меня из груди вырвалось восторженное «ох», когда я отошла от повозки, пока мужчины бегали вокруг дилижанса, пытаясь рассмотреть масштабы повреждений.

Вдали, заслоняя солнце, высились горы в белесых снежных шапках, под ногами хрустели камешки и сухие ветки. Вереск устилал землю от края до края, делая пустошь похожей на бескрайнее сиреневое поле. Серое небо, белые горы, и сиреневые поля по которым мчались…

— Это то, что я вижу? — с восхищением шепнула я Хаасу, который подошел ко мне.

— Да, мэм, — с гордостью выдохнул наг, — Пегасы северных пустошей к вашим услугам.

О да, я действительно вижу то, что ранее разглядывала только на страницах зоологического вестника, который выписывал отец. Главное чудо севера. Пегасы. Гордые и вольные существа, которых очень сложно приручить. Они мчались огромным табуном, подобные снежной лавине. Белые конские гривы трепал ветер, а солнечные лучи разливались по их телам серебряными бликами. Животные не бежали, они плыли над землей, время от времени расправляя крылья.

— Они прекрасны, — шепчу я, любуясь животными.

Наг только покосился на меня змеиным взглядом и дернул уголком губ, сдерживая ухмылку. Для него я тоже лишь пустышка, возомнившая себя равной мужчине? От этих мыслей мне сделалось грустно, но я продолжила любоваться пегасами, отрывающимися от земли и парящими в небе. Дальше. Еще дальше. Вскоре их очертания и вовсе растаяли в косматых облаках, на память остался лишь белый пух, оседавший на землю.

— Хаас! — рявкнул за нашими спинами нелюбезный мистер Нордвуд.

Наг безшумно отошел (или отполз?), оставив меня стоять одну на пробирающем до костей ветру. Я только сильнее запахнула на груди полы пальто и подняла воротник. Мужчины копошились вокруг дилижанса, доставали с крыши ящик с инструментами, разглядывали слетевшее с оси колесо. Одеты они были легко, а когда закипела работа, остались в одних рубашках, вызывая у меня еще большие приступы дрожи. Как им не холодно?

Нордвуд тоже сбросил с себя и плащь и пиджак, закатывая рукава рубашки до самих локтей. Мое внимание привлек рисунок на руке шерифа. Синяя татуировка с рунами ветра, знак воздушного флота империи.

Я недоверчиво моргнула и прищурилась. Такие знаки набивали только магам- стихийникам, которые служили в высших чинах имперской армии. Но, что тогда Нордвуд делал здесь? Магов не разжалуют, не изгоняют и не лишают чинов. Их слишком мало ими дорожат. Да и мало кто из них добровольно откажется от тех благ, что дарит правительство за верную службу.

Разве что… Я прикусила губу, отводя взгляд от выцветшей татуировки. Она не искрилась на солнце, цвет ее был тусклым и невнятным. Такое бывает, если маг утратил свой дар. Но, даже в таком случае его бы оставили в столице. За любое даже самое дикое преступление магу грозил разве что штраф. И то для вида… Что же занесло Нордвуда в такую даль, как Лингро? Вскоре рядом со мной возник Хаас, с теплым пледом в руках.

— Закутайтесь, — усмехнулся он, — здесь очень сильный ветер, вы продрогните.

Я с благодарностью приняла его заботу, кутаясь в колючее полотно. Я и отвыкла от того, что кому-то может быть дело до меня и моих потребностей. Это оказалось одновременно и приятно и горько. Ранее обо мне так заботились только родители. Дядя же только выполнял возложенный на него государственный долг… Гай не считал себя обязанным даже думать обо мне. А я была рада, когда он забывал о моем существовании хотя бы на день. Это были самые радостные часы в моей жизни. Ведь я могла не боятся сделать что- то «не так».

ГЛАВА 3

— Вот и день почти погас, — устало вздохнул Хаас, когда они с Лиамом плелись по улицам затихшего Лингро.

До городка удалось доехать уже в сумерках. Все устали и изнервничались. Леди Роквул прибежал встречать на станцию сам мэр, дав Лиаму возможность незаметно скрыться прочь от притихшей дамы. Она дремала всю оставшуюся дорогу до городка, прислонившись головой к стенке дилижанса. А Лиам старался смотреть в окно, избегая разглядывать доктора. Взгляд то и дело сползал на хрупкую фигурку в углу кареты, на тонкие пальцы, на изящный изгиб шеи… Лиам тряхнул головой и перевел взгляд на друга.

— Какая она все же замечательная, эта миссис Роквул, — восторгался Хаас.

Шериф скрипнул зубами и покосился на друга. Тот как обычно выглядел безмятежно и радостно, словно надышался какой-то едкой дряни на закрытом руднике.

— Не то слово! — язвительно заявил Нордвуд — вот счастье — то привалило.

Наг удрученно покачал головой и похлопал шерифа по плечу. Солнце проваливалось в туманную пелену на горизонте, таяло в ней, словно в зыбучем песке. Поглаживало по кронам притихшие клены в редком лесочке на окраине городка.

— И почему ты вечно всем не доволен, не понимаю, — обратился к шерифу наг, — невозможный брюзга. Стареешь?

Лиам устало взглянул на своего веселящегося подчиненного и скривился. Свою угрюмость и холодность, Лиам никогда не считал пороком, наоборот, его раздражала излишняя навязчивость и болтливость, а желание всем и вся демонстрировать свои эмоции и вовсе вызывала рвотные позывы. Только веселость нага, шериф все же терпел. Хаас был его другом еще с тех незапамятных времен, когда лорда Нордвуда помнили в столице. И уважали. И Хаас добровольно увязался за другом в эту глухомань, хотя вполне мог остаться служить во флоте. Прошло уже пять лет, а Лиам все еще ощущал тупую боль под сердцем, когда смотрел в небо. Когда-то Лиама Нордвуда считали героем, только героев забывают, когда от них больше нет проку.

— А я теряюсь в догадках, — огрызнулся Нордвуд, — почему ты от всего всегда приходишь в свинский восторг.

Хааса не задел ни тон ни взгляд друга. Он пожал плечами и растрепал ладонью и без того торчащие во все стороны волосы, перехватив шляпу второй парой рук. Вид у него был довольный. Даже слишком.

— Так замечательно же! — любуясь небом, шепнул наг. — У Лингро появился доктор. У доктора появилась работа.

— Это баба, Хаас! — припечатал шериф, — Ты понимаешь, это? Это же… это…

— Равноправие и толерантность? — подначил его друг.

— Это безобразие, — буркнул шериф и ускорил шаг.

Хаас не отставал, по дороге умудряясь мотать хвостом, подбрасывая им, как битой, мелкие камешки. Даром, что у парня не было ног, хвостом он выделывал кульбиты и посложнее пинания булыжников.

— И что? — не унимался полузмей, — Теперь раны не только перевяжут, но и подуют на ссадины… Самая верная анестезия.

После этих слов, сказанных подозрительно сладким тоном, Лиам замер как вкопанный. Резко обернулся и рявкнул:

— Нет!

— Что? — изумился наг, наигранно преувеличенно.