Книга Айдахо - Эмили Раскович

– Бродяга, – сказал он, качая головой. – Но раньше был домашний. Сидел и мяукал прямо у дверей мастерской, вот я его и впустил. А потом подумал, почему бы не впустить его и в дом?

Он рассмеялся.

Энн провела пальцем по усыпанному опилками рукаву его рубашки – одно движение, но она напряглась всем телом. Опилки были и в волосах.

– Что случилось с домом? – тихо и опасливо спросила она.

Уэйд посмотрел на нее непонимающим взглядом.

– Дыры, – сказала она.

– Это кошачьи дверцы, – пояснил он с ноткой удивления в голосе. – Чтобы он свободно передвигался.

– А, – только и смогла ответить Энн. Кот спрыгнул на пол. Она встала. – Дверцы. – Услышав агрессию в своем голосе, она вдруг осознала, что пришла в ярость. – Ты вырезал кошачьи дверцы, и не один десяток.

Она почувствовала то, что сам он, вероятно, испытывал, когда прижимал ее щекой к телевизору, – боль и отчаяние, глубокие, и безнадежные, и давнишние, в которых – пусть они и не имели отношения к Уэйду – она все равно винила его одного.

Она хотела еще что-то прибавить, но не подобрала слов. Тогда она развернулась, вышла в коридор, миновала две пустые комнаты и спустилась на первый этаж. Уэйд, похоже, не понял, что она расстроилась, и остался в кабинете. Вот и хорошо. Она нашла фонарик. В небе светили звезды, а ветер был необычайно теплым и трепал ее волосы. Собаки кинулись к ней – обнюхать карманы – и, радуясь, что ночью кто-то вышел во двор, потрусили за ней вниз по склону к большому амбару, где теперь хранились старые стройматериалы. Она думала лишь о предстоящей работе. Забравшись по приставной лестнице на второй этаж амбара, она отыскала листы фанеры и сайдинга, валявшиеся там с тех пор, как Уэйд и Дженни построили дом. Она доставала их и сбрасывала вниз. Наверху весь пол был в мышином и голубином помете. Пыль и цветень так и липли к лицу. Она заплакала. Когда внизу скопилось достаточно листов, она спустилась и, все еще всхлипывая, включила циркулярную пилу, наскоро нарезала стопку прямоугольников и погрузила их в тележку.

В темноте она толкала тележку вверх по крутой тропе. Впереди, на возвышении, сиял огнями дом – окна и выпиленные дыры. Такой дом с десятками крошечных, кривых оконец мог бы нарисовать ребенок. Энн запыхалась, но не останавливалась. Из кармана куртки, где лежал фонарик, бил луч света – строго вверх, рассеиваясь в ночи.

Она трудилась больше часа, заколачивая дыры и закладывая утеплитель обратно в пустые ячейки. Отверстия в стенах между комнатами она заделывать не стала. Только те, что вели наружу. Кот вышел и вошел через одно из них, будто демонстрируя, какие удобные получились двери.

Закончив работу, она убрала инструменты, подмела опилки, приняла душ и легла в постель.

Через некоторое время раздались шаги Уэйда на лестнице. Спускался он медленно, будто что-то для себя уясняя. Дойдя до середины, замер и долго стоял на месте. Она почти слышала, как он проводит пальцем по контурам кошачьей дверцы, словно проверяя, не привиделась ли она ему.

Энн неотрывно смотрела в стену. Когда Уэйд лег рядом и прикоснулся к ней, она сразу почувствовала в его теле перемену. Он снова был собой.

– Я даже не представлял, – сказал он.

Энн не оборачивалась. Едва сдерживая нахлынувшее облегчение, она зажмурилась, чтобы запереть его внутри. И от этого затряслась всем телом. Она снова плакала. Уэйд прижал ее к себе.

– Пожалуйста, прости.

Он тоже заплакал, и тогда она повернулась к нему. Стала гладить его лицо – нежно, снова и снова водя пальцем по щеке и подбородку, будто успокаивая малое дитя.

– Ничего, – сказала она, улыбаясь сквозь слезы.

Они закрыли глаза и долго лежали в обнимку.

Когда ей показалось, что он уснул, она повернулась на другой бок, не выпуская его руку из своей. Он проснулся.

– Можно тебя спросить? – И уже по невинности в его голосе, по наивному убеждению, что есть еще вещи, о которых он не спрашивал, она поняла: какая-то часть его снова исчезла.

– Давай, – сказала она.

– Ты когда-нибудь любила другого?

– Нет, – сказала она. – Нет, конечно.

– А ты с кем-нибудь спала до меня?

Она зажмурилась, в горле встал ком. Когда-то он, разумеется, знал, что у нее были и другие мужчины, но теперь она сказала:

– Нет. – Она сказала: – Только с тобой.

Он облегченно вздохнул.

Она лежала в темноте и дивилась тому, как внезапно пропало и ее прошлое тоже. Все события ее жизни, произошедшие до него, всё, что привело к их встрече, исчезло. Школа. Ее детство. Вся Англия.

Эта пустота была такой легкой, что на мгновение она почти обрадовалась, его ладонь у ее сердца была и началом и концом, историей только о них двоих, начавшейся с того, что они взялись за руки, и этим же закончившейся. Она могла бы какое-то время жить в этом мгновении, если придется.

Возможно, Дженни тоже стерлась из его памяти. Жизнь с ней, с Мэй и Джун, голоса дочерей и запах гари, осевший на их одежде, – все это вытекло из дома через десятки ран, вытекло в ночь, исчезло из истории Уэйда и Энн.

Момент был упущен, но она все равно решила спросить.

– А ты? – Едва слышный шепот.

– Нет, – тихо сказал он. – Только с тобой.

Она повернулась и поцеловала его. И вот так, запросто, они стали друг для друга первой любовью.

Наутро Уэйд увидел, во что превратились дом и мастерская, и его охватило чувство вины. Энн не показывала, как сильно это происшествие повлияло на нее саму. С беззаботным видом она вымела за порог листву и жуков, повесила на кухне клейкую ленту для мух. Мотыльков они поймали в банки и выпустили в саду. Уэйд расставил по всему дому мышеловки и ловушки для пауков. Кот ушел, словно приходил только ради сотни дверей.

В тот год они собирались поехать в Шотландию, в гости к ее отцу, но Энн все отменила. Это ее огорчало, ведь в последнее время отец все больше от нее отдалялся. Их телефонные разговоры были неловкими, отец вечно отшучивался, а иногда передавал трубку своему брату, чтобы тот поговорил с Энн вместо него. Еще ей было обидно, что отец никогда не упоминает о ее письмах, хотя она прекрасно знала, что задушевные беседы не для него. И тогда она пообещала себе, что возьмет в переписке с ним более легкий тон, – возможно, это их сблизит.

Осень на горе Айрис выдалась сказочно красивой – пожалуй, самой красивой за всю ее жизнь. Они с Уэйдом долго гуляли среди меняющейся природы, поеживаясь в одних свитерах и взметая ногами опавшие листья. Они водили с собой коз на привязи и кормили их яблоками с хилых диких яблонь. Козы с трудом жевали твердые плоды. С кожистых губ капала зеленоватая пена.

Память покидала Уэйда незаметно, мелочь за мелочью. Однажды он застелил кровать наоборот – одеяло внизу, простыня сверху. Но удивительнее всего было то, что он вообще ее застелил. Этим всегда занималась Энн, и перемена была приятной.