Книга Нагие и мертвые - Норман Мейлер

Через три часа начнется артиллерийская подготовка, а солдаты наспех проглотят вызывающий тошноту завтрак.

Ничего не сделаешь, жить приходилось по принципу: прошел день, ты уцелел, будь доволен и моли бога, чтобы и следующий день прошел так же. Взводу, в котором был Ред, повезло. По крайней мере на завтра. В течение ближайшей недели их взвод, вероятно, будет участвовать в работах на берегу в районе высадки. К тому времени закончатся боевые вылазки и патрулирование неизвестных дорог и районов, а вся операция по высадке и захвату плацдарма войдет в знакомое и вполне сносное русло. Ред сплюнул за борт и энергично потер грубыми шероховатыми пальцами вздувшиеся суставы на левой руке.

На фоне бортовых поручней профиль Реда вырисовывался только благодаря крупному носу и низко висящей челюсти, лунное освещение скрадывало красноту его кожи и волос. Лицо Реда всегда казалось будто ошпаренным кипятком. Оно выглядело бы очень сердитым, если бы не спокойные бледно-голубые глаза, окруженные паутинкой мельчайших морщинок и веснушек. Когда Ред смеялся, обнажались его кривые и пожелтевшие зубы, а из горла вырывались трубные звуки, означавшие у этого человека простодушное и снисходительное веселье. Весь он был каким-то костлявым и шишковатым, и, несмотря на более чем шестифутовый рост, вес его вряд ли превышал сто пятьдесят фунтов.

Ред почесал живот и вдруг вспомнил, что вышел из трюма, не надев на себя спасательного пояса. Он автоматически подумал о том, что из-за этого надо возвращаться в трюм, и очень рассердился сам на себя. «В этой чертовой армии боишься сделать лишний шаг, — сказал себе Ред и снова сплюнул за борт. — Только и думаешь о том, как бы не забыть делать, что тебе приказано». Несколько секунд он все еще раздумывал, следует ли идти за поясом, но потом облегченно вздохнул. «Двум смертям не бывать, а одной не миновать», — подумал он.

Ред как-то сказал то же самое Хеннесси, парнишке, назначенному в их взвод за пару недель до посадки оперативной группы дивизии на борт судна для настоящей десантной операции. «Спасательный пояс! Пусть о нем беспокоятся такие, как Хеннесси», — подумал Ред теперь.

Однажды ночью Ред и Хеннесси находились на палубе как раз в тот момент, когда прозвучал сигнал воздушной тревоги. Они залезли тогда под спасательную шлюпку и наблюдали оттуда, как маневрируют суда конвоя и как моряки из боевого расчета ближайшего к ним орудия напряженно следят за небом, готовые открыть огонь по первому приказу. Над конвоем кружился японский самолет «зеро», и не менее десятка прожекторов пытались поймать его в свои лучи.

Темное небо рассекали сотни красных следов трассирующих снарядов. Все это очень отличалось от боя, который Реду пришлось видеть ранее: ни жары, ни усталости, красиво, словно в цветном фильме или на картинке в календаре. Он наблюдал бой с каким-то удовольствием и нисколько не испугался даже тогда, когда на расстоянии нескольких сот ярдов от судна на поверхности воды внезапно взорвалась бомба, осветив судно желтовато-багровым сиянием.

Восхищение Реда прервал Хеннесси.

— Боже мой! Я только теперь вспомнил… — произнес он с тревогой.

— Что? — спросил Ред.

— У меня спасательный пояс не надут.

— Я тебе знаешь что посоветую, — расхохотался Ред, — когда судно пойдет ко дну, выбери крысу пожирнее, уцепись за нее, и она дотащит тебя до берега.

— Нет, я серьезно, — продолжал дрожащим от страха голосом Хеннесси. — Надо надуть пояс.

Он с трудом нашел в темноте резиновую трубку и надул пояс.

Реда это очень развеселило. Хеннесси был просто ребенком.

— Ну, теперь ты готов ко всему? — насмешливо спросил Ред.

— А что, — серьезно ответил Хеннесси, — береженого бег бережет. А если в судно попадет бомба? Я не собираюсь идти вместе с ним на дно…

Едва видимый на горизонте остров Анопопей медленно проплывал мимо, как будто это была не земля, а огромный корабль. «Так, так, — лениво раздумывал Ред, — значит, Хеннесси не хочет идти на дно вместе с судном. Он, наверное, относится к таким, которые откладывают деньги на женитьбу еще до того, как найдут себе невесту. Вот что имеешь, если живешь по правилам».

Ред оперся о поручни и взглянул на воду. Несмотря на малый ход, казалось, что вода бежит мимо борта очень быстро. Луна скрылась за облаками, и поверхность моря стала темной и мрачной, а глубина стала казаться бесконечной. Вокруг судна на расстоянии около пятидесяти ярдов светился какой-то едва заметный ореол, а дальше была жуткая темень, настолько плотная, что очертании острова рассмотреть теперь было уже невозможно. Бежавшая мимо борта вода густо пенилась, в ней образовывались воронки и водовороты, которые исчезали потом в расходящихся веером волнах. Реда охватило вдруг чувство горького сострадания к людям — в такие моменты кажется, что ты понимаешь все, чего не хватает людям. Впервые за многие годы он вспомнил о том, как, бывало, возвращался в зимние сумерки из шахты домой. На фоне выпавшего белого снега его фигура выглядела тогда каким-то грязно-серым комом. Придя домой, он молча садился за ужин, приготовленный всегда мрачной и нахмуренной матерью. В неуютном пустом доме вечно стоял какой-то неприятный резкий запах, и каждый человек чувствовал себя в нем чужим по отношению к другому. За все прошедшие годы Ред ни разу не вспоминал о своем доме без горечи, а теперь вот при взгляде на воду впервые почему-то почувствовал жалость к своей почти забытой матери, братьям и сестрам. Он вспомнил многое, о чем было неприятно и тяжело вспоминать, разные случаи из своей беспутной жизни, вспомнил, как обокрал пьяного на лестнице, ведущей в парк Бауэри около Бруклинского моста. Все это он понял и осознал только теперь, после нудного двухнедельного пребывания на судне, в ночь, когда стрелки часов неумолимо приближались к моменту высадки.

Однако это его щемящее чувство сострадания и жалости скоро прошло. Ред многое понял, но вместе с тем ему было ясно, что ничего изменить нельзя, да и желания что-нибудь делать у него не было никакого. И какая в том была бы польза? Он глубоко вздохнул, и от чувства обиды, досады и жалости не осталось никакого следа. Есть в жизни вещи, которые изменить нельзя. Просто нужно, чтобы человек отвечал за все, что делает, и умел выходить из любого трудного положения. В противном случае будешь вроде Хеннесси вечно переживать и страдать из-за каждой мелочи. А он, Ред, таким быть не хочет. Он не сделает никому никакого зла, если это будет в его силах. И никогда не наложит в штаны. «Этого со мной никогда не бывало», — с гордостью подумал он.

Ред долго оставался неподвижным, глядя не отрываясь на бегущую мимо борта воду. Вся его жизнь прошла как-то одиноко и бессмысленно. Он хорошо знал только то, что ему не нравится. Слабый ветерок так приятно ласкал лицо, что Ред фыркал от удовольствия.

Всем своим существом он чувствовал, как время секунда за секундой бежит навстречу наступающему утру. Он знал, что теперь в течение многих месяцев ему не удастся побыть одному, и упивался этим ощущением одиночества. Он всегда предпочитал одиночество любой компании.

«Я ничего не хочу, — подумал про себя Ред, — ни долларов, ни женщин, ни людей вообще. Пусть только, когда мне надоест одиночество, под рукой окажется какая-нибудь шлюха. Я никому не нужен». Ред крепко сжал пальцами поручень. Его лицо снова обласкал слабый порыв ветра, принесший с острова крепкий запах цветущей зелени.