Книга Время героев - Сергей Минаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Макс любит, когда я беру его на колени, но сам никогда не просится.
У Макса больной позвоночник. Больной позвоночник Макс не симулирует никогда, хотя на руках проебывать время ему нравится, он даже поскуливает. А может быть, он скулит от боли, но я стараюсь об этом не думать.
Макс – мужик. У него уже есть свои дети. Дети умные, красивые, хорошо воспитанные и даже, не побоюсь этого слова, гениальные, потому что у них самый лучший в мире отец.
Я достаточно сильно привязалась к нему за это время, и мне немного стыдно перед ним… но он стал предсказуем, и в этом его беда.
Все его фортели и финты ушами стали однообразны и скучны.
В общем, Макс мне надоел. Оставляю его тебе. Думаю, тебя он еще позабавит.
* * *
Иван Федорович снял с себя кожаную маску, отстегнул от стены цепь от ошейника, снял с себя ошейник, затем латексный костюм с пришитым на заднице хвостом, аккуратно сложил все это в дипломат. Плюнул в стоявшую перед ним миску с «Педигрипалом».
Затем надел рубашку, костюм, повязал галстук.
Еще раз перечитал записку Ольги, которую она прилепила к зеркалу в прихожей для своей подруги Наташки.
Взял Ольгину губную помаду и написал в конце ее записки: «ХУЙ ВАМ, А НЕ МАКС».
* * *
Вышел из подъезда. Подошел к таксофону. Позвонил сыну. Спросил, как у него с сессией. Услышал дежурное: «Хорошо».
Сказал, что вернулся из командировки. Скоро будет.
Сука. Пизда. Чего ей не хватало?
Денег? Прихотей? Все… все ведь отдавал…
А мне? Мне ведь так мало надо было.
Нет.
Надоел.
Скучно ей, видите ли… Не то. Наташке, блядь, написала. Твари этой убогой. Она в жизни книги не прочла. Тоже мне, хозяйка. Посредственность, бля.
Дошел по набережной до «Рэдиссон Славянской». Поднялся на мост.
Вода.
Глупость…
Вынул из карамана Ольгину фотографию.
Посмотрел.
Положил обратно.
Хватит.
* * *
– …Тело немного разложилось. Но основные моменты присутствуют. Посмотрите, пожалуйста, – сказал очкастый, с таксообразным лицом, санитар.
Две женщины подошли к телу, накрытому простыней. Откинули простынь. Одновременно склонились над ним.
– Ваня… – с ужасом отпрянула та, что постарше.
– Макс?.. – недоумевающе сказала та, что моложе, обращаясь к санитару. – Зачем?.. Так ведь… так ведь очень сложно…
– А вы… Вы работали с ним? – спросила та, что постарше, в ужасе закрыв лицо руками.
– Нет. Я вообще не работаю. Я собак развожу, – ответила та, что моложе.
Она почесала нос, облизнула губы и, внимательно оглядев санитара, спросила его: – А вы собак любите?..
Москву охватила традиционная предновогодняя лихорадка. Толпы людей сновали, подобно муравьям, в панике покидающим развороченный муравейник.
Хаотично и практически бесцельно.
Стая беспризорных ребят, от 12 до 15 лет, взъерошенных и оборванных, сгрудилась в бесплатном туалете напротив метро «Краснопресненская» и что-то с жаром обсуждала.
– А чо тереть-то, – сказал самый рослый из них, по-видимому лидер. – Леха с Ганджиком поедут в трубу на Пушке, мы с Гешкой – в переход на Театральную, ну а Малой с Вадькой пойдут к высотке на Новом Арбате. Там ща празники детские уже начались, еще не «елки» но все равно заебись.
– А чо мы на холод-то пойдем? – попробовал возразить Вадим. – Чо, бля, другие как люди, а мы мерзни, што ли?
– Ты ща довыебываешься, – ответил вожак, – сказано пойдете, значит пойдете. Ты вон за клей еще должен, а Малой ваще всегда пустой, с копейками приходит. Да и не сцыте. Часа три постоите, перед Новым годом всегда ништяк подают.
Выслушав наставления, пацаны стали расходиться. Почти все в метро, а Вадик с Малым пешком пошли к зданию СЭВ Новом Арбате. Матеря погоду и главаря Миху.
Подавали и впрямь хорошо. Часа через два насобирали рублей 300, попеременно бегали греться в подземный переход, потому как варежки были одни на двоих. Потом Малой задубел окончательно и побежал греться в аптеку. А Вадим остался. Люди в праздничном подпитии почти перестали появляться на улице. Лишь какая-то девчонка, кутаясь в воротник шубки, расхаживала по пандусу перед зданием. Понаблюдав за ней минут двадцать, Вадим поправил все время съезжавшую на глаза вязаную шапку и решительно подошел.
– Чо, не забрали с «елки»? – шмыгнув носом, нагло спросил Вадим. – Замерзла, небось?
Девчонка бесстрашно оглядела его и, хлопнув глазами с длиннющими ресницами, бросила:
– Ну да. Родаки чо-то задерживаются. А может, разминулись со мной. Домой, короче, пойду, устала я тут стоять, да и холодно.
Опьянев оттого, что его сразу не послали, как это обычно делали все девчонки, завидев молодого бомжонка, Вадим набрался смелости и предложил:
– А может, тебя проводить? Чо одна-то… это… поздно уже. Ты где живешь?
– Давай. Я тут, недалеко, рядом с метро «1905 года», может, знаешь? – без тени сомнения ответила она.
– Знаю, ясен пень… я ж местный… центровой. Ща коротким путем доведу, минут десять займет. – Не веря в то, что удача есть на свете, сказал Вадим. – Пошли, короче!
– А тебя как хоть зовут-то? – спросила девчонка, улыбнувшись.
– Вадимом.
– Здорово. А меня Ольгой. Ну, Олей в общем. Пошли, что ли?
Дорогой болтали о всяких разных вещах и вышли дворами к Макдональдсу, окруженному елками и с призывно горящими огнями.
– Пойдем, сожрем чо-нибудь? Так есть охота! – предложила Оля. – Ты как?
– Чо, внутрь? Ты чо, нафиг надо! Я ща метнусь, насобираю, тут знаешь, скока не дожирают? Чо деньги-то зря тратить?
– Насобираешь? – слегка отстранилась Ольга. – Давай лучше так. Ты же меня проводил почти? А мне предки 500 рублей дали, вот я тебя и угощу, давай?
– У меня у самого бабок до фига, – гордо отвернулся Вадим. – Не надо меня угощать. Сам могу тебя угостить.
– Да нет, ну что ты. Ну, ты меня проводил, а я тебя угощу. Все по-честному. Идет?
И, взяв за руку, Оля потащила его к входу.
Внутри набрали два подноса еды и сели в углу, у окна. Стали есть. Оля скинула шубку и осталась в ослепительном голубом платье, расшитом по случаю новогодней мишурой.
Вадим, первый раз сидевший в Макдональдсе, разомлел от еды, тепла, Ольгиного щебета и тупо пялился на ее платье. Такого он тоже ни разу не видел. Освоившись, он начал рассказывать ей свои боевые истории про то, как они с пацанами нюхали клей, воровали на рынках и убегали от ментов. Болтали долго, смеялись, Оля рассказывала про свою глупую учительницу. В общем, Вадим, наверное, впервые в жизни почувствовал то состояние, которое в умных книжках называется любовью.
