Книга Вспомнить будущее - Анна и Сергей Литвиновы

– А супруг ваш в тех краях бывал? Или, может, вы вместе с ним ездили?

– Он у меня все больше по экзотическим странам специализируется. Ювелир, знаете. Индия, Вьетнам, Таиланд, Колумбия, Венесуэла. Но летать туда он всегда старался через Европу. Через Франкфурт, иногда через Париж. Объяснял, что так удобнее, а потом какие-то интересы у него в Европе все-таки были, поэтому он там почти всегда на день-два задерживался. Или на пути туда, или на обратном. Но что за интересы и что он там делал – я ни малейшего понятия не имею.

Женщина в процессе разговора расслабилась. Мышцы уже не были столь напряжены, как вначале, руки спокойно лежали на коленях, дыхание стало ровным, скулы порозовели.

– Алина Григорьевна, – сказал я осторожно. – Вероятно, вам сказали, что я в своей работе использую определенные экстрасенсорные способы расследования…

– Я потому именно к вам и пришла.

– …поэтому я хочу попросить позволения посмотреть вас. Посмотреть ментально, я имею в виду. Я вас ни в коем случае ни в чем не подозреваю – однако вы, конечно, знаете, что память наша устроена странным образом. То, что напрочь, кажется, и безнадежно забылось – в подсознании на деле осталось. Какая-то незначительная деталь, которую вы увидели да всерьез не приняли, на деле вырастает в большую проблему.

– Что-то вроде сеанса гипноза, – понятливо кивнула гостья.

– Только безо всякого сна. Вы будете в здравом уме и полном сознании.

– Значит, сеанс черной магии с последующим разоблачением, – слабо улыбнулась Алина Григорьевна.

– Приятно иметь дело со столь культурным, начитанным человеком, – кивнул я. – Что ж! Я, со своей стороны, хочу заверить, что все, что я, так сказать, увижу в вас, останется строго между нами, это разглашению не подлежит и ни в коем случае не будет использовано против вас.

– Да уж, будьте добры.

– Дайте мне руку. Закройте глаза. Подумайте о предмете нашей беседы. О муже. Открытке. Прочих происшествиях.

Я не просто хотел выудить из клиентки больше деталей (кои и впрямь имеют свойство застревать в подсознании). В ходе нашей с ней беседы мне показалось, что она со мной не до конца искренна. Точнее, что есть у нее по отношению к собственному супругу определенные угрызения совести. Чтобы проверить догадку, я и собирался заглянуть в ее мозги. К тому же если бы она вдруг отказалась от «сканирования», я бы мог с чистым сердцем, в свою очередь, отступиться от дальнейшей работы с нею. А я в данном случае предчувствовал долгую, сложную, а может, даже опасную возню.

Однако она согласилась на сканирование – и, взявшись за гуж, негоже было говорить, что не дюж. Я подошел к ней, сел в пустое кресло рядом, принял ее руку и постарался на пару минут стать ею.

Поразительно! Когда б люди знали, сколь глубоко я могу проникать в их ментальные тайны, они бы, я думаю, никогда б не давали мне согласия на прочтение их душ. Но народ то ли относится к процедуре несерьезно, как к игре, то ли не верит в мои сверхспособности и поэтому дозволяет заглянуть к ним в нутро с легкостью необыкновенной.

Вот и Нетребина. Прикрыла глазки, протянула ручку – и отдалась мне. В духовном смысле, естественно. Однако я подобное проникновение считаю более интимным, более глубоким, что ли, чем любой физический, физиологический контакт. И, может быть, напротив, хорошо, что дамочки, мои клиентки, о подобном не задумываются – иначе вряд ли кто-то из них позволил мне проделывать с ними такие кунштюки. А с Алиной проникновение оказалось столь глубоким, как редко бывает – видимо, сыграла свою роль наша предварительная беседа, в ходе которой я осторожно, кругами, подбирался к ней. Впрочем, свою последнюю мысль я додумать не успел. С головой погрузился в чужие.

«Думай об открытке. Открытка. Этот Данилов так за нее уцепился. Может, она и вправду свою роль сыграет? Интересно, он сумеет догадаться о Павлике? Куда там ему! Просто шарлатан. Вон, сидит, напыщенный, важный, глазки прикрыл. Делает вид, что мысли мои читает. Ха. Зря я к нему пришла. Хотя любопытно, конечно. Как только люди деньги не зарабатывают. Но пятнадцать тысяч за сеанс – это чересчур. Десятки бы за его потуги хватило. И Мише он вряд ли чем поможет. Хотя Мишенька, конечно, мое все. И если с ним что действительно случится, я буду несчастнейшей особой. Несмотря на все деньги, которые он мне, конечно же, оставит. Но что – деньги? Он свою – а заодно мою – жизнь организует, он заставляет все вокруг себя вращаться. А без него как эту чертовку-жизнь растолкать? Чтобы повариха приходила и нужное готовила, чтобы шофер в нужный момент приезжал, я и сама договорюсь. Но как сделать, чтобы все счета оплачивались и все мне кланялись? Что будет, если эти самые счета нечем будет оплачивать? Я ведь даже не знаю, сколько у Мишеньки денег. Миллион, два, три, десять? Куда они все вложены? Долги? И ведь не спросишь у него, не узнаешь – сразу начинает орать.

А что, если – и тут она ощутила ледяной, давящий, тошнотворный, животный страх – у него уже нет денег? Что, если он разорился? Или разорится? Или, того хуже, у него появилась другая женщина, и он все, что у нас с ним есть, отдаст ей? Просто подарит? А что, я знаю, бывали случаи. Нет, нет, не надо об этом даже думать! Не надо! Разве ты не знаешь: если чего-то очень сильно боишься, оно всегда и происходит! Поэтому, пожалуйста, пожалуйста – не думай об этом: Миша меня любит, а если даже не любит, то живет все равно со мной. Пока – со мной. А значит, случись с ним что – я его жена, и я буду его вдова, и все станет – мое».

Она отогнала свой страх, подавила – словно из неприятной, скользкой воды вынырнула – и стала думать уже спокойнее:

«А если муж вдруг узнает про Павлика? Хотя он же знает, что Павлик когда-то у меня был, что я с ним жила – пережил ведь, не умер. И меня не убил. Поэтому и то, что я с ним встречалась сейчас – переживет. Ну, трахнулись по старой дружбе, да, главное из любопытства: помнит ли тело? Все ли осталось? Мишаня ведь не знает и не узнает никогда, как мне с Павликом хорошо было – и тогда, раньше, и в этот раз, – что он сам меня никогда настолько не пробивал, и, если Павлик вдруг снова позвонит и пригласит, я снова пойду. Хоть это и грех, и обман, и опасно очень, а все равно, оттого что грех, обман, опасность – еще даже ярче становится, круче, эффектней. Звезды, звезды, россыпь, фейерверки!

Нет, надо угомониться. О чем там этот экстрасенс спрашивал? Об открытке? Вот и нужно думать об открытке. Из какого города ее, и правда, посылали? Я ведь заметила – а забыла. Что-то немецкое. И еще там буква «р» в названии была. Может, даже в начале? Румпель? Рутберг? Розенштадт? Ротенберг? Или, наоборот, «р» в конце? Блюхер? Бамберг? Ламберт? Нет, черт, не помню. Помню, кирха, колокольни, штуки две или три, старые, готические. Помню почерк – написано вроде одной ручкой, а как будто два разных человека писали, адрес очень тщательно выписан, а сам текст – быстро-быстро. И непонятно, что означают слова про этот год и черед… Какая-то угроза, но странная, смутная, и почему Мишаня так испугался? Может быть, и те крики его той ночью с этим годом связаны, когда он метался и кричал – сроду никогда не кричал во сне, а тут вдруг на тебе: «Двадцать четыре! Почему двадцать четыре?!» Я его тогда разбудила, испугалась, пожалела – а может, зря, может, он бы еще что-нибудь выболтал про то, что скрывает? Но при чем здесь двадцать четыре? Если год – двадцать четвертый еще только будет, а сейчас год двенадцатый, чего бояться?»