Книга Глубокий поиск. Книга 3. Долг - Иван Кузнецов

Внезапно припомнилась недавняя беседа с Ульрихом о литературе, оказавшаяся последней. Он, по старой памяти, подсовывал мне читать то статьи, то книги и с нетерпением ожидал моей реакции, но мне всё чаще приходилось его разочаровывать. Так вышло и на сей раз: пришлось с равнодушным вздохом вернуть бывшему наставнику «Фауста».

– Не обижайтесь, Ульрих, но после контактов с подлинным инфернальным миром все эти выдумки блёклы и неубедительны.

– Фрейлейн Пляйс, не разочаровывайте меня! Неужели вас не тронула глубокая философия, заключённая в этом великом произведении?

– Дорогой господин Эдмайер, да вы прекрасно знаете на собственном опыте, что реальное погружение в мир духов отодвигает на задний план массу бесполезных философствований!

Ульриху оставалось только согласиться: он не меньше меня любил работу на тонком плане бытия и так же сильно ощущал её пленительную достоверность.

– Поэтому-то меня в своё время так поразил «Лесной царь»! – добавила я, чтобы доверие между нами не пострадало. – Обратите внимание, там нет никакой философии – одна голая и страшная правда тонкого мира!

По правде говоря, не стоило читать «Лесного царя» на ночь, а лучше было не читать вовсе: после тяжёлого опыта общения с тёмными силами он заглянул в самую душу. Я тогда быстро вышла из тяжёлого состояния лишь благодаря тому, что пропела про себя несколько любимых песен, самых бодрых и весёлых.

– Хайке! Вы необыкновенно умны! Но компания, которую вы себе выбрали, портит вас, тянет вниз.

Члены «команды» по разным поводам заезжали за мной в гостиницу. Вышло само собой, что Ульрих со всеми перезнакомился. Чтобы бывший наставник не чувствовал себя отодвинутым в сторону, я несколько раз приглашала его на сборища «команды», и однажды он из любопытства даже почтил легкомысленное молодёжное мероприятие своим присутствием. Ульрих был не намного старше остальных, но счёл ниже своего достоинства впредь оказываться в компании младших по званию, возрасту и служебному опыту. Ещё ему было неприятно, что большинство моих приятелей – отпрыски богатых и влиятельных семей. Он происходил из самой обычной и всего добивался сам – не считая скромной, по сути, помощи дядюшки.

Мне ничего не оставалось, как принимать ироничный тон и дистанцироваться от «команды» при обсуждении с Ульрихом.

– Конечно, вам необходимо завоевать определённое положение в обществе. Вашим талантам требуется достойная оправа – я вполне способен понять.

Ульрих говорил искренно: он был готов понять всякого, кто стремится сделать карьеру любыми средствами.

– Но прошу вас, пропускайте вы мимо ушей недалёкие рассуждения этих барчуков. Мы с вами – из другого теста. Не гонитесь за мишурным блеском, не предавайте собственной природы!

Бедный Ульрих! Он, возможно, успел бы сделать карьеру до падения рейха, если бы не был слишком старательным, слишком занудно-правильным.

Лишь его последнее письмо открыло, что он давал мне советы относительно «барчуков» не вполне бескорыстно: бродили у него, оказывается, мысли, что нам неплохо бы объединиться и делать карьеру семейным дуэтом. Но мысли эти были столь расплывчаты, что не считывались и только в последний день жизни достаточно оформились.

Ульрих, в самом деле, старательно, с первого дня занимался развитием не столько моих оккультных способностей, которые и так были не ниже его собственных, сколько интеллекта.

Вспомнилось не без содрогания, как он настаивал, чтобы я читала строго запрещённых Фрейда и Левина. В текстах, набитых под завязочку тяжеловесными, но глубокими рассуждениями, я понимала от силы треть. В принципе, было интересно, но страшно жаль тратить время. Я тогда вела активные мысленные трансляции для своих, посвящая этому и вечера, и часть ночи. Однажды, чуть не плача, заглянула в комнату Ульриха.

– Я – полная бездарь, не понимаю! Тут на одном развороте десять определений одного и того же, и все разные.

Хитрость удалась: наставник быстро и просто изложил суть книги, над которой я билась бы ещё долго.

– И не вздумайте впредь называть себя бездарью! Эти хитрые евреи специально запутали всё до предела – чтобы спрятать основной смысл собственных открытий.

– Зачем же тогда публиковать книги?!

– Хайке! Вы пока ещё так трогательно наивны! Извращённое мышление представителей их нации без труда пробирается сквозь подобные смысловые дебри. Знание для своих – вот что это такое. Но они, разумеется, недооценили немцев…

До того, как пришлось стать немкой в нацистской Германии, я не умела различать национальную принадлежность людей и не понимала, зачем нужно это делать. Ульрих настойчиво учил меня разбираться в этом вопросе…

«Благодаря» его урокам я впервые поняла, что еврейкой была наша Сима. Горячая, решительная, она была готова прийти на помощь в любое время дня и ночи. Её братья ушли на фронт с первых дней войны. А то, что Серафима частенько хитрила со мной и аккуратно за мной наблюдала, – так это было частью моей подготовки. Спасибо ей за эту трудную и неблагодарную работу! Если б тогда я не натренировалась быть постоянно начеку: не доверяться, не подумав, проверять любую информацию и вникать в смысл любых предложений – каково мне теперь работалось бы и жилось?! Я не сомневалась: случись что – Симка первая бросится спасать и защищать…

Не только идеалисту Эриху, но и своему наставнику я задавала вопрос:

– Как же распознать подлинного немца? Что нас отличает от всех остальных наций в мире?

– Взять вас, Хайке. У вас, помимо врождённых способностей, есть вкус, есть здоровое, не извращённое чувство прекрасного. Ваша любовь к немецкой поэзии – тому доказательство. Как вы слушаете стихи!

– Мне в самом деле очень нравятся стихи, и вы так вдохновенно читаете!

Он действительно выбирал, как правило, сильные стихи, чтобы прочитать вслух, но во вдохновенном исполнении Ульриха было куда больше пафоса, нежели чувства и души…

Этого человека, который многому научил меня, с которым много увлекательной работы проделано совместно, хотелось проводить в последнюю дорогу если не добрым чувством, то хотя бы хорошей мыслью, добрым воспоминанием. Но по-настоящему душевного воспоминания всё не подворачивалось, зато припомнилось, как совсем недавно они на пару с Рупертом увлечённо обсуждали «неполноценные» нации, с территории проживания которых немцы активно вывозили ценности, в том числе оккультные, и как восклицали попеременно: «Им невдомёк, какое сокровище они держали в руках!»

– Нужно было не обирать и подавлять, а, напротив, одаривать и помогать, как пристало высшей расе! – громко ораторствовал Эрих заплетающимся языком.

Я с силой пнула его ногой под столом. Как знать, если что-то пойдёт не по плану и я останусь, мне ни к чему лишние неприятности из-за крамольных речей приятеля, на которые кто-нибудь из соперников-собутыльников может запросто донести.

В который раз подумалось: неужели Эрих – парень с умом и с сердцем – не испытал бы уважения к моим соотечественникам, не полюбил бы моих подруг, товарищей, если бы познакомился с ними поближе?! Неужели не отбросил бы прочь мёртвую, пустую идею расового превосходства?