Книга Где находится край света - Ольга Меклер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ферри заваливал возлюбленную жаркими письмами, самое впечатляющее из которых заканчивалось словами: «И если Вы, Мари, не ответите на мои чувства и не станете моей, тады каюк и лапти кверху!» Мари не ответила, но лапти, как ни странно, остались на месте.
Они с Еленой пытались иногда подработать где получится, чтобы хоть как-то обеспечить себя и бабушку. Тяжелее всех приходилось младшей, Нине. Над ней отчим просто издевался, видимо, осознавая, что этот груз придется тащить еще долго. Когда девочка переболела тифом, Леонтий Силыч вслух искренне сожалел, что она выжила. Тарелку Нины он посыпал золой (эдакий вид дезинфекции) и брезгливо ставил на пол – есть за одним столом с барами прокаженная теперь не смела. Мать не заступалась, во всем поддерживая мужа. Знать бы тогда заносчивой харьковчанке, что несколько десятилетий спустя именно в московской квартире нелюбимой младшей дочери доведется ей доживать свои дни!..
Одинокая фигурка девочки-подростка со скорбно опущенными плечами стояла в осеннем больничном дворике. Она даже не пыталась вытирать слезы. Бабушка, самая родная, самая близкая… На кого же ты меня оставила?! Я ведь теперь одна, совсем одна во всем мире! Никто и никогда не будет меня больше так любить!
– Я тебе обещаю, – прошептала она, – я клянусь: когда-нибудь я стану такой же бабушкой, как ты!
– Пойдем, Маруся, – Леля мягко потянула сестру за руку. – До этого еще далеко. Бабулю похороним и будем собираться.
Машка с Еленой давно подумывали о переезде в более благополучный в то время Иркутск, куда их звала гимназическая подруга Лели, да не могли оставить бабушку. Теперь же ничто более не сдерживало – полная свобода. Свобода. И пустота. Боже, какая пустота!
Кузя поняла, что детство закончилось.
Иркутск встретил девушек доброжелательно. Он разрастался, жил, ничто не напоминало о только что прогремевшей гражданской войне. Недавно введенный НЭП решил продовольственную проблему, обеспечил рабочими местами тысячи горожан. Во множестве появились магазины, разнообразные лавочки, рестораны. Сестры с восторгом и недоверием взирали на витрины, изобилующие розовыми истекающими окороками, разнообразными колбасами, сырами со слезой и без, винами и многим еще, о чем пришлось, казалось, безвозвратно забыть. Они сняли квартирку недалеко от центра и преисполнились самых радужных надежд.
Люди так называемых свободных профессий наводняли улицы, придавая неповторимый колорит городу и эпохе. Цыганки и фокусники, ремесленники и коробейники, акробаты и старьевщики входили во дворы с призывами воспользоваться именно их услугами. Диапазон рекламы распространялся от простеньких «Паять, лудить!», «Сапоги починяю!» и прочих до подлинных шедевров поэзии: «Спички шведские, головки советские! Пять минут вонь, а потом огонь!».
Что это было за время! Сколько лет они будут вспоминать его как самое счастливое и беззаботное!
Карьеру свою Машка и Анечка, еще раньше перебравшаяся сюда с родителями, начали с кондитерской «Вольф и Ко» – совершенно сказочного царства сладостей с какими-то фантастически нежными, воздушными, свежайшими пирожными, конфетами, пирогами с самыми невероятными начинками, только из печи, разнообразнейшими шоколадными шедеврами. Девочки сглатывали слюну, а хозяин ласково улыбался:
– Кушайте, барышни, кушайте!
И барышни, смущенно переглянувшись, начали «кушать». Кулинарная вакханалия продолжалась неделю, по истечении которой они не то чтобы в рот что-то из ассортимента взять – смотреть на все это великолепие не могли – оно превратилось в обычный производственный инструмент. Методика старого нэпмана сработала безупречно.
Подруги почувствовали себя богачками: хватало не только на жилье и еду, но и на то, чтобы щегольски приодеться и даже раз в неделю сходить в синематограф или в театр. Особенно им полюбилась оперетта, старались не пропускать ни одной премьеры, а многие арии знали наизусть.
Появились и серьезные поклонники. Машка все еще находилась во власти комплексов, любовно посеянных матушкой, – считала себя некрасивой и тщательно прикрывала волосами «уши-вареники». Она смотрелась в зеркало – катастрофа! Совсем, совсем ничего от роковой красавицы, такой, как их кумир Вера Холодная! Однако обилие ухажеров медленно, но верно делало свое дело, убеждая, что она прехорошенькая.
Кондитерская быстро надоела, и Маруся, как ее все чаще стали называть, устроилась учетчицей в контору неподалеку. За соседним столом сидел счетовод Жорж – молодой человек с напомаженными усиками и жиденькими черными волосами, разделенными прямым пробором – ну чисто приказчик! «Так, Ферри у нас уже был, теперь вот и Жорж», – мысленно сыронизировала Машка. И как в воду глядела! «Стрела Амура поразила меня в самое сердце, как только Вы вошли!» Подобные записки она теперь находила каждый день – на столе, в кармане пальто, раскрыв конторскую книгу. Часто это были открытки с ангелочками, трогательными румяными девочками, сердечками и голубками. «Змеевидной!», «Ангел мой, люблю безумно!» – отчаянно вопили подписи на них, сделанные счетоводческой рукой. Ухаживания раздражали и смешили, но в ресторан сходить Жорж ее уговорил. Заведение было весьма помпезным, плюшево-золотым. На сцене перезрелая ярко накрашенная брюнетка с трагическим взглядом надрывно пела:
– Мне нужно выйти ненадолго, – шепнула Машка, неторопливо прошествовала к дамской комнате, а уж оттуда припустила во весь дух.
Счетовод возроптал и на следующий день лишь сухо ей поклонился. А вскоре Маруся и вовсе уволилась из конторы – удалось устроиться в редакцию газеты на сортировку писем.
Леля к тому времени вышла замуж. Человек азартный и увлекающийся, страстный игрок и коллекционер живописи, блестящий и щедрый кавалер, Виталий Иванович Петров очаровал ее в два счета и увез на золотые прииски в Бодайбо, где делал стремительную карьеру. Машка осталась одна.
У них с Анечкой появилось новое увлечение – тир, причем Кузя оказалась отменным стрелком. Когда барышни отправлялись пострелять, за ними неслась ватага мальчишек, радостно вопя: «Сорок первый пошел!» Тогда на экраны только-только вышел фильм по повести Бориса Лавренева, и сравнение с героиней, ее тезкой к тому же, девушке льстило. В тире она важно натягивала лайковые перчатки, неторопливо подходила к стойке, брала винтовку, целилась… Снисходительные улыбки присутствующих мужчин сменялись непременной бурей оваций.
Журналист Лазарев, с которым они познакомились в редакции, изъяснялся не столь метафорично, как Ферри и Жорж, но атаковать начал стремительно. Он был образован, остроумен, с ним было о чем поговорить, но ничего похожего на романтическое влечение Машка не испытывала. Он же уже через неделю сделал предложение. Она отказала. И во второй раз. И в третий. Лазарев перешел к шантажу: «Если вы не выйдете за меня замуж, я брошусь под трамвай!» И тут в Марусе проснулась строптивая маман:
