Книга Убийца из прошлого - Моника Кристенсен

Увлёкшись собственным рассказом, священник наклонился и стал показывать:

– Глядите, вот здесь, в углу, среди облаков, – маленький портретик. На этой иконе они разделены: большая фигура – это Михаил, а вот эта поменьше – Христос. Одна из обязанностей архангела Михаила – защищать души верующих от злых сил. Вот здесь и представлена борьба архангела с Сатаной. А пылающий колодец – это преисподняя.

Но молодым людям всё это было неинтересно. Они подошли почти вплотную к священнику и встали позади. Он сглотнул, но не обернулся, найдя в себе силы не подать виду, что напуган до смерти.

– А вот эта плитка, на которой мужик на коне нарисован, она тоже из золота? – Спрашивал снова младший.

– Нет, эта икона делалась по традиции. Она написана на доске, но доска тоже непростая. Её изготовили из очень дорогого дерева – кипариса. Потом на деревянную плашку нанесли несколько слоёв грунта и уже на нём написали образ красками на основе яичного желтка. Возможно, изображение кажется вам несколько плоским и неправдоподобным?

Священник сделал ещё один шаг к лавке, но гости последовали за ним. Ему казалось, он чувствует их жаркое, влажное дыхание у себя на шее.

– Дело в том, что она и не задумывалась как произведение искусства, отображающее жизнь. Иконы писались монахами и священниками, чьи помыслы были сосредоточены на Царстве Божьем и на Благой Вести христианства. Эта икона должна была дарить надежду и утешение тем, кто борется со злом. Вам, может быть, непросто будет это увидеть, но образ представлен в обратной перспективе – другими словами, центр перспективы не на картине, а вне её – в пространстве перед картиной.

Дыхание за спиной священника сделалось хриплым и прерывистым. Он расслышал тихий лязг металла, но продолжил рассказ:

– Поэтому многие и считают, что икона – это не картина, а своего рода канал между тем, кто на неё смотрит, и Небесным градом. Что зритель погружается в икону и становится её частью. Если приглядитесь, то заметите, что взгляд архангела направлен прямо на вас.

Он сделал всё, что мог. Рассказ об иконе был довольно долгим – сын уже наверняка добрался до становища Миккеля Сирмы и теперь в безопасности.

Священник ещё немного постоял, глядя на икону с какой-то кроткой нежностью. Краски заиграли в лучах света. Архангел Михаил смотрел с иконы прямо в глаза священника. Тот глубоко вздохнул и повернулся к своим убийцам. Лицо его озаряла тихая улыбка.

Глава 2. Приглашение

По весне сад вокруг старого каменного дома в английском городке Блайленд расцвёл за считаные дни. Японские вишни преодолели робость и оделись в нежно-розовое цветочное облако. Себастьян Роуз вышел из машины и с удовольствием вдохнул ароматы сада. В такие дни, как этот, он был благодарен Эмме за её упорное нежелание переезжать из дома своего детства в Корнуэлле к месту его работы в Бристоле. Последние километры за рулём – мимо лугов, где пасутся лошади, вверх по вязовой аллее – стоили ежедневных мотаний между штаб-квартирой полиции и сельской глушью.

День клонился к вечеру, гравийная дорожка была освещена мягким светом. Он заглянул в кухонное окно и, как обычно, побарабанил пальцами по стеклу. Но сегодня Эмма его не услышала. Она сидела за столом сгорбившись, спиной к нему. Зато левретка Люка своим диким и безумным танцем у входной двери оповестила обожаемую хозяйку, что мужчина, который живёт с ними вместе, вернулся домой.

– Ну как, оживлённое сегодня движение на дорогах? – Эмма не встала, а только слегка обернулась к нему и рассеянно улыбнулась. Себастьян пожал плечами. На кухне было подозрительно тихо: не булькали кастрюли, не попискивала духовка.

– Может, пойти поесть в паб? – дипломатично предложил Себастьян. Блайленд не назовёшь большим, в нём едва ли наберётся пятьдесят домов, и все они словно сторонятся друг друга, отступая за газоны и высокие каменные ограды. Но у перекрёстка четырёх дорог уже в Раннем Средневековье образовалась маленькая площадь. На ней в тени большого дуба размещались почта, церковь и постоялый двор.

– Ох, Себастьян, прости! Я думала приготовить пирог с бараниной и картофельное пюре. Но получила письмо. Кажется, это приглашение. Я присела на минуту и совсем забылась. Ничего, если мы просто останемся дома? Нам нужно кое о чём поговорить.

Поужинав омлетом и готовым куриным супом, они перешли в гостиную и заняли два кресла у эркерного окна в сад. Люка спала в своей корзине на кухне и во сне, судя по звукам, жестоко расправлялась с какой-то мелкой живностью. Себастьян зажёг трубку, отпил кофе из чашки. Эмму определённо что-то беспокоило.

– Как я тебе уже сказала, сегодня с почтой пришло приглашение. Только вот адресовано письмо было не мне. Оно на имя моего отца.

Какое-то время Себастьян сидел молча. Отец Эммы умер больше пятидесяти лет назад. Себастьян всегда знал, что об отце Эмма вспоминает с бесконечной скорбью, и понимал, каким потрясением было для неё прочесть на конверте его имя.

– Ну, Эмма, это очень странно. После стольких лет. А кто отправитель?

– Оно из Норвегии, от организации, которая называет себя Союзом ветеранов войны в Арктике. Конечно, им известно, что он давно скончался, но они пытаются связаться с кем-то из родственников. У них есть только адрес, который был у него в 1941 году.

– Как это для тебя тяжело… – Себастьян наклонился и взял её за руку. Но Эмма ещё не закончила. Она протянула ему конверт.

– Прочти и скажи: мне принять приглашение?

Макс Зайферт снял массивную трубку старомодного чёрного телефона. Его квартира в тихом районе Бремена многие годы не знала перемен. Телефон стоял в мрачноватой прихожей, обставленной тяжёлой мебелью. Переставлять телефон в гостиную было незачем. Дети, сын и дочка, переехали далеко и звонили редко. Жена умерла. Немногочисленные друзья, жившие в Бремене, обычно встречались в маленьком кафе за несколько кварталов отсюда. Но одиноким он себя не считал, а про себя говорил, что просто стал меньше ждать от каждого следующего дня. Через полгода ему должно исполниться восемьдесят. И он испытывал удовлетворение от того, что живёт дома, – хотя бы этому можно порадоваться.

Голос на другом конце был высокий и восторженный. Ханс Шнелль, профессор метеорологии на пенсии, как всегда, тараторил вовсю.

– Ты получил письмо?

– Да.

– И поедешь, конечно? Фотографии, которые ты прислал, удивительно чёткие. Не понимаю, как вам вообще удалось сделать эти снимки, притом что вас ведь обстреливали с кораблей? Была одна фотография, я запомнил. На ней ясно видно человека, который стоит и в вас целится. А вы не потеряли головы и сделали эти снимки. Это подвиг.

Макс Зайферт прекрасно понимал, что старый метеоролог льстит ему в надежде переубедить. Но беспокойство, ворочавшееся в груди, толкало его в противоположном направлении. Зачем снова лезть на рожон? Ничем хорошим поездка на Шпицберген не кончится.

– По правде говоря, Ханс, мне не хочется в этом участвовать. Ты знаешь, у меня к ним претензий нет. Это было заурядное дело. Никто из наших не пострадал. Те два моих года в Северной Норвегии, они были неплохие, но ничего выдающегося со мной тогда не случилось. А к концу войны, сам знаешь, когда нас отозвали обратно в Германию, случилось кое-что посерьёзнее. Бомбардировка Дрездена. Стыд и срам, что этому позволили произойти. Если бы мы могли встретиться с английскими пилотами и поговорить о настоящих событиях… Но Шпицберген? Нет, Ханс. Пожалуй, я отказываюсь.