Книга Добродетель в опасности - Элейн Барбьери

— Ей нужна шляпка, говорю тебе… и очки! Где твои очки, Честити?

И правда, где же ее очки? Она не могла вспомнить, куда они делись.

Просто невероятно, какой поворот произошел в ее жизни! А все началось вчера, когда преподобный Рид Фаррел сел в поезд. Девушка начала восстанавливать в памяти недавние события.

По правде говоря, он привлек ее внимание, как только вошел в вагон. Бородатый, одетый в темный костюм с пасторским воротничком, в шляпе, низко надвинутой на лоб, он так же, как и она, резко выделялся на фоне остальных пассажиров, типичных жителей Запада. Сильно хромая, он подошел к свободному месту, сел, прикрыл шляпой лицо и заснул.

А за окнами вагона мелькали дикие земли, и тревога в душе Честити росла. Она ехала совершенно одна навстречу неизвестности и чувствовала, как мужество покидает ее. Девушку все сильней тянуло к спящему священнику. Она вспоминала старичка пастора из той церкви, которую посещала вместе с тетушками. Он всегда поддерживал ее мудрыми советами и ободряющим словом.

Может, подойти к нему?

«Нет, ни в коем случае! — тут же отозвался ее внутренний голос. — Ведь человек спит!»

«А если его разбудить?» — не унимался другой, более упрямый внутренний голос.

Словно в ответ на ее мысли пастор заворочался. Она с волнением подошла к нему и нерешительно начала:

— Д-добрый день, преподобный отец. Меня зовут Честити Лоуренс. Я видела, как вы заходили в вагон, и подумала, что, если вы не заняты… если у вас есть несколько свободных минут… — Она осеклась, заметив блуждающий взгляд пастора и неестественный румянец на его щеках. — Вам плохо, сэр?

Он неожиданно нахмурился и рявкнул:

— Что вам нужно?

Она растерянно отступила назад.

— Я… я не хотела вас беспокоить. Я подумала, что, если у вас нет других дел, мы могли бы поговорить.

— Я занят, — бросил он.

Пораженная его резкостью, девушка выдавила:

— Интересно, на Диком Западе все служители церкви такие грубияны?

— Я занят! — повторил он.

Наверное, на этом их знакомство и закончилось бы, но в глазах его появился предательский стеклянный блеск, а лицо на мгновение исказилось от боли. Вместо того чтобы отойти, Честити невольно протянула руку и пощупала лоб пастора. Он дернулся назад, но было поздно — она успела почувствовать жар.

— Да у вас лихорадка! — охнула девушка.

Необыкновенной голубизны глаза холодно буравили ее.

— Нет у меня никакой лихорадки.

— Нет, есть, — возразила она с не меньшей твердостью.

Голубые глаза превратились в колючие льдинки.

— Убирайтесь.

Честити не поверила своим ушам. Растерянно заморгав, она поправила свои маленькие очки в проволочной оправе.

— Прошу прощения…

— Убирайтесь! — прорычал он.

Девушка вздрогнула, но не двинулась с места. Пастор скрипнул зубами и прижал к виску дрожащую руку.

— Вам больно? — спросила она, не в силах молчать.

— Это вас не касается, черт возьми!

— Сэр, как вы разговариваете? Священнослужителю не положено так ругаться.

— Послушайте… — взгляд его стал угрожающим, — как я разговариваю, это мое личное дело. Оставьте меня в покое!

Честити застыла.

— Я только хотела помочь.

— Мне не нужна ваша помощь.

— Вам нужен врач.

— Нет, не нужен.

— Нет, нужен! Вы должны показаться врачу на ближайшей станции. — Девушка взглянула на уголок билета, который торчал из кармана его сюртука. Седейлия. Она встревожилась. — Неужели вы собрались ехать до самой Седейлии? Мы будем там только вечером, а вам нужен врач немедленно.

Пылающее лицо пастора перекосилось.

— Да кто вы вообще такая?

— Меня зовут Чес…

— Честити Лоуренс. Я это слышал. Но кто вы?

Вопрос поставил ее в тупик, но она быстро взяла себя в руки, заметив, как напряглось его лицо.

— Вам больно, — заявила девушка.

Молчание.

Он вдруг побледнел.

— И еще вас тошнит, правда?

Пастор не ответил, только болезненно прищурил глаза.

— И голова у вас болит.

В его лихорадочном взгляде появился злобный блеск.

Девушка внимательно оглядела его мощные плечи, занимавшие всю ширину спинки сиденья, и мускулы груди, рельефно проступавшие под темным сюртуком. Подняв голову, она наткнулась на тот же холодный взгляд, и по спине ее пробежала легкая дрожь. Только теперь она заметила, что пастор вовсе не дряхлый старик, как ей показалось сначала. Да, он хромал и сутулился, когда заходил в вагон, но, очевидно, у него что-то случилось с ногой, и он был сильно болен, хоть и не понимал всей серьезности своего состояния.

— Вы больны, — мягко сказала она, — вам нужна помощь.

— Послушайте… — тихо прорычал пастор, — если я и болен, вам-то что? Отстаньте от меня! Убирайтесь к черту!

Она решила не спорить.

— Ладно, пускай это не мое дело, но в этой части вагона попрохладней, так что, если вы не возражаете, я сяду здесь. Можете спать, если хотите. Я не буду вам мешать. — Он молчал, все сильнее сдвигая брови, а Честити не унималась: — Но, может, вы хотя бы скажете мне, как вас зовут?

— Кажется, вы говорили, что не будете мне мешать.

Бедняга, ему было совсем плохо.

Спустя несколько часов она поднесла к губам пастора фляжку с водой, умоляя его попить. Прошел долгий день пути, во время которого поезд часто тормозил, останавливался. Наступила ночь. Состояние пастора резко ухудшилось. Он начал бредить, бормотал что-то бессвязное, но последние остатки сознания заставляли его твердить, что он не сойдет с поезда, пока не приедет в Седейлию.

Честити оглядела темный вагон, тщетно пытаясь отыскать хоть одно доброжелательное лицо, хоть один участливый взгляд или слово поддержки. Ее охватило отчаяние. Она заметила, что плачет, только когда чья-то нежная рука смахнула слезинку с ее щеки. Испуганно обернувшись, девушка с удивлением увидела, что пастор очнулся и наклоняется к ней.

— Не надо плакать, милая, прошу тебя! — встревоженно прошептал он и провел мозолистыми пальцами по ее подбородку.

Она сидела, не в силах вымолвить слова, чувствуя странное волнение в груди. Приблизив губы к ее губам, пастор прохрипел:

— Ты прекрасна, даже когда плачешь, Дженни.

Это «Дженни» поразило Честити.