Книга Рось квадратная, изначальная - Борис Завгородний

Но Выжига уже не слушал – всучив кнут Скальцу, он подхватил с телеги заранее припасённую котомку со всем необходимым в пути, пристроил её за плечами да с каким-то обречённым видом махнул рукой:

– Нашим всё сам объяснишь. А я пошёл. Пора уж. До встречи, пёсий хвост…

– Погоди! На вот, возьми. – Скалец вытянул из кармана штанцов чёрную пляжку размером в пол-ладони и протянул Выжиге.

– Сонник? – смекнув, нахмурился слав.

– Он самый, разогни коромысло. Бери, пригодится ещё!

– И откуда у тебя такие доходы – подозрительно осведомился Выжига. – Ты же ленив, как…

– Да ладно, ладно тебе! Не бери в голову, бери в руки и топай, время уже!

– Благодарить не буду, – сухо сказал Выжига, пряча пляжку в карман армяка. – Всё, до встречи.

– Как пожелаешь, братец, – ничуть не смутившись, белозубо осклабился Скалец. – А только зря ты на меня лаешься! Я ж добра тебе желаю!

Хлопнув Выжигу ладонью по плечу, Красавчик ловко запрыгнул на телегу и, хлестнув коняг, лихо рванул с места. Развевающаяся белая рубаха плута понеслась в ночи над землёй, аки привидение с погоста. А Выжига, развернувшись кругом, в третий раз за эти сутки заплатил мостовую пошлину молча, но заинтересованно взирающим на происходящее стражникам-дармоедам и снова перешёл по Раздраю в Простор-домен. Теперь, естественно, не препятствовали манги, но один счёл нужным обеспокоиться:

– Ты что надумал, слав? Сейчас смещение будет.

– Да я здесь остаюсь, – проворчал Выжига. – По делам.

– А-а, ну смотри.

Стражники потеряли интерес.

Торгаш проковылял вправо от Раздрая, мимо начального вехового олдя, оба каменных лица которого, развёрнутые в разные стороны и соединённые между собой затылками, сверлили проходящих грозно-вопрошающим взглядом ярко горящих в ночи обсидиановых глаз. Типа: а достоин ли ты, человече, стоять перед моими очами? А не натворил ли чего предосудительного? Хмуро косясь на двуликую статую, Выжига отошёл шагов на десять в сторонку и встал перед Бездоньем, возле самого Края, чтобы дождаться полуночи.

Да и задумался невольно.

Загадочная штука это Бездонье. Ширина его во всех доменах одинакова – тридцать шагов, а глубина непостижима – там, далеко внизу всегда клубится тяжёлый белесый туман, скрывающий дно. В Бездонье невозможно упасть. Швырни камешек – и с такой же силой он вернётся обратно, отброшенный незримой стеной, растущей над Краями. Потому и преодолеть-перейти Бездонье можно только по Раздрай-Мосту. Но самым загадочным было то, что, даже ежели встать ночью около пропасти и смотреть на ту сторону, в соседствующий домен, не моргая (хоть прутиками веки подопри), смещения всё равно не увидишь. Многие пробовали. Едва наступит полночь – перед глазами всё поплывёт, затуманится, а когда очухаешься, то по ту сторону бездны будет уже другой домен, другой кон. Никто не знает, как и почему это происходит. Просто таковы законы мироздания Универсума, непостижимые и неподвластные простому человеческому разуму.

Наручная клепсидра показывала, что полночь вот-вот наступит. Время от времени, погружённый в невесёлые размышления, Выжига слегка встряхивал прозрачную чашку с запаянным донцем, прихваченную к запястью тонким ремешком и обращённую выпуклой стороной вверх, чтобы сонная клепсидра не забывала о своих немудрёных обязанностях. Ящерка в ответ слабо плескалась в водице и тыкалась мордочкой в текущую временную метку.

Ночная тишина была столь полной, что слабый шелест пришедшего в движение Раздрая заставил его вздрогнуть. Выжига резко вскинул голову. Разделившись точно посерёдке, половинки широкого стального полотна поползли, исчезая, каждый в своём Крае. Всё, клепсидру можно оставить в покое, пусть дрыхнет. Теперь уже совсем чуть осталось. Как только Мост втянется сам в себя полностью, так…

Вдруг навалилось беспамятье, затуманило очи, и облегчённо вздохнул Выжига, поняв, что сместились-таки домены, ушёл его родной Рось-домен неизвестно на какую Грань Универсума. Теперь ни у него, ни у Благуши не осталось иного выбора, как начать Отказную гонку.

Спустя десять минут, проходя мимо леска, где был оставлен Благуша, Выжига невольно ускорил шаг – давали знать о себе проклятущие угрызения совести. Лишь увидев светлеющий в ночи под яркими звёздами огромный купол Станции, он сумел-таки выбросить сожаление по поводу содеянного из головы и перевести мысли на предстоящее.

Все козыри, конечно, так и так были у него.

Во-первых, отрыв во времени ему обеспечен часов на шесть-семь.

Во-вторых, Махина уйдёт как раз к этому времени, даже раньше, что поставит другана перед выбором – брать бегунка или коняг.

Бегунки… Скупить самому всех? Глупо. Да и кто ему их продаст, тем более что бабок для такой затеи воз понадобится. А ежели… Выжига даже рассмеялся, хотя и скованно, от пришедшей в голову идеи. Всё гениальное – просто! Раз уж началось всё с сонника, так чего останавливаться, верно? А на одних конягах – хоть загоняй их пачками, до центра Простор-домена и за двое суток не успеешь! Теперь он предусмотрел всё. Благуше просто не хватит времени. Так что, когда тот появится в Рось-домене, Милка будет уже женой Выжиги, а другану придётся смириться…

Что ж, время покажет, насколько он прав.

* * *

Четыре лампады, развешанные по углам «курятника», довольно сносно освещали помещение внутри. Осмотром предложенного строфокамила Выжига остался доволен, но, как истинный торгаш, виду не показал. Наоборот, недовольно насупил брови и снова прошёлся взад-вперёд вдоль ряда гигантских птиц, деловито работавших клювами в корытах с зерновой сечкой и не обращавших на потенциального покупателя ни малейшего внимания. Что с них взять, с этих глупых птиц, так пренебрежительно повернувшихся к нему заросшими белыми перьями задницами.

Зато строфник, дряхлый дедок-манг, согнутый ревматизмом в три погибели, с клюкой в руках, наблюдал за Выжигой от ворот загона с явным интересом, ожидая его решения. Выглядел дед столь ветхим, что оставалось удивляться, как его ещё носят ноги, а не ветер, а удерживался он в вертикальном положении явно только с помощью деревянной клюки. Вцепившиеся в изогнутую, отполированную долгим употреблением рукоять пальцы напоминали когти его подопечных, а длинный острый нос – птичий клюв. Наткнувшись на взгляд Выжиги, сморчок приветливо улыбнулся беззубым ртом. Сама невинность, как же, видали мы таких. Мангам пальца в рот не клади, тут же по самое плечо откусят…

Выжига снова повернулся к своему бегунку. К своему, потому что уже выбрал. Третий в ряду здоровенный строфокамил, ростом аж в четыре десятка ладоней, способный, ежели взбредёт в маленькую клювастую и глупую птичью голову, размазать человека по земле одним небрежным ударом длинной, в рост Выжиги, голенастой лапы, лишь бездумно косил большим лиловым глазом на нового хозяина, продолжая сосредоточенно работать клювом в корыте.

Проблема была в упряжи. Выжиге она не понравилась. Металлические крепления седлового мешка-лежака казались истёртыми, кожаные ремни – заношенными и ветхими, да и сам мешок выглядел полной рухлядью, заплата на заплате. Под стать самому деду-строфнику. И Выжига справедливо опасался, что упряжь может его подвести.