Книга Держу тебя - Наталия Романова

Крошечная и близорукая. То, что она ни черта не видит без своих огромных очков, стало ясно довольно скоро. Когда Мария Константиновна по какой-то причине снимала очки, она становилась до ужаса трогательной. Серёга сам не знал, почему в этот момент умилялся этой малявке, но факт оставался фактом — он почему-то иррационально млел, когда нянька Алёшиных беспомощно щурилась, пытаясь разглядеть хотя бы собственный нос.

— Как тебе? — шёпотом, заговорщицки, спросил Марат, глядя вслед Марии Константиновне, ведущей в конец вагона одну из синеглазок.

— Никак, — а что тут скажешь?

Действительно «никак». Личико хорошенькое, улыбка трогательная, прямо Настенька из «Морозко», фигурка… а вот хрен знает, какая там фигурка под этим безразмерным шмотьём. Да и не присматривался Сергей, если откровенно, чаще на мордашку миленькую смотрел, когда она не видит, а в целом сторонился. Волчонок, а не Мария… Константиновна.

— Я бы вдул, — заметил Марат как-то отстранённо, Серёга поморщился. Вдувальщик херов. — Только её уже отец Алёшиных шпилит.

— Сестричек Алёшиных? — зачем-то уточнил Сергей, скорее всего от неожиданности, будто есть ещё какие-то Алёшины в их клубе. — Тоже в инсте фоточки запостили? — добавил он с иронией. — Всё-то ты знаешь, прямо бабка на лавочке, все сплетни собираешь.

— Не в инсте, — отмахнулся Марат. — Он на родительском собрании был, — Серёга кивнул, был отец синеглазок, нормальный мужик, как оказалось. Долго беседовал с тренером, расспрашивал, что и как. Было видно, что не по душе ему такое решение, но сестрички — на редкость упрямые особы — отказались куда-либо ехать, даже от предложенного Диснейленда, всё с той же няней, отказались. — Ты остался в клубе тогда, а я вместе с Марией этой вышел, она в машину к отцу Алёшиных села.

— И? Она на него работает, может, до метро подвозил. Обязательно везде говно видеть?

— А дверь машины он ей открыл, руку подал, придержал, только что не поимел тут же, на стоянке, потому что она на него работает, эдакий бонус от работодателя, — сально ухмыльнулся Марат.

— Пиздец, — всё, чем прокомментировал Сергей Витальевич новые сведения.

Обратно прошла Мария Константиновна, придерживая полусонную Лису за плечики, Серёга посмотрел вслед девушке. Любовница… Что его поразило больше, что этот миленький одуванчик — любовница женатого мужика с двумя детьми и нехеровыми проблемами в семье, или сам факт, что она живёт половой жизнью, он не смог бы ответить даже себе.

3

Часть смены минула, обходилось без эксцессов, всё шло в рабочем режиме. По расписанию было две тренировки в день, Сергей Витальевич отменил одну. Городская малышня настолько ошалела от чистого снега, горок, зимних развлечений, что ни о каких тренировках слышать не хотела. Он мог бы пристрожить, всё-таки база спортивная, он тренер, а гаврики — какие-никакие, а спортсмены, но по устоявшейся традиции зимних смен плюнул. Перспективные, те, у кого очевидный потенциал и перспектива будущего, честно отрабатывали в зале, а основная масса отрывалась строя снежных баб и крепости.

Самбо, когда-то, в далёкие советские времена, о которых сам Сергей Витальевич имел смутное представление, занимались дети с двенадцати лет, теперь едва ли не с шести, а то и пяти, если посмотреть на синеглазок. Нормативы эти были придуманы не зря, и, несмотря на изменившийся подход, Серёга ставил во главе угла здоровье и благополучие маленьких подопечных, а не будущие спортивные успехи.

Жилой корпус отряда был благоустроенным, с комнатами на четыре человека, холлом, где проходили общие собрания и отрядные мероприятия, душевыми кабинами, уборными, умывальными, просторными сушилками для зимних смен и дождливой погоды летом, были там и комнаты для персонала. В одной из них и устроился Сергей Витальевич.

На спортивной базе стоял корпус для служащих, постоянных и временных. У Сергея Витальевича была там отдельная, благоустроенная комната, но он ещё отлично помнил, как дорабатывал смены летом, после отъезда Риты, как лез тогда на стены, и собственное желание удавиться к чертям, только бы не видеть всего этого. Кровать, на которой она спала, стул, где висело её платье.

Летом его держал на плаву самообман, добровольное неверие в произошедшие — мало ли, что люди говорят, — и вера в то, что всё наладится, такая же глупая, как малодушное желание проигнорировать правду, с которой он не сможет смириться никогда в жизни. А сейчас, зимой, бросив сумку посредине комнаты, Сергей почувствовал удушающую волну отчаяния, как тогда, полгода назад, и, не желая возвращаться в прошлое, решил жить в корпусе с отрядом. Суетно, в отсутствии иллюзии свободного времени, но значительно лучше, чем один на один со своими мыслями.

Режим дня соблюдался младшим отрядом неукоснительно, никаких поблажек и исключений не было и быть не могло. Ровно в девять вечера все были намыты, одеты в пижамы и сидели кружком в холле, слушая, как читала Мария Константиновна. Через приоткрытую дверь Сергею тоже был слышен приятный, размеренный голос няни Алёшиных, и частично видно девушку. Она сидела всегда на одном и том же месте, возвышаясь над малышнёй, подвернув ноги в позе лотоса, и держала книгу на комфортном для её глаз расстояния, время от времени облизывая губы. Чертовски милая в этот момент и соблазнительная.

То, что Сергея по какой-то неясной причине не на шутку заводила Мария Константиновна, пришлось признаться себе едва ли не на второй день почти совместного проживания. Комнатка Серёги находилась в торце короткого коридора, как раз рядом с палатой, где проживали синеглазки с няней. Помещение воспитателей было с обратной стороны корпуса.

Как правило, Маша ходила в безразмерных одёжках, под которыми никак нельзя было заподозрить женскую фигуру, Серёге же и подозрений не нужно было, его вставляло от одного взгляда на крошку в неизменных балахонах, и от этого он чувствовал себя едва ли не извращенцем. Озабоченным извращенцем. Голодным озабоченным извращенцем.

Он, конечно, никогда не был амёбой, сексуальный аппетит для его возраста у него был здоровый, обычный максимум, после которого начинало нестерпимо «зудеть» — неделя, только на базу он отправился вполне удовлетворённым, а одного вида растерянной мордашки Марии Константиновны хватало для стояка.

Чёрт знает что!

Но дело вовсе не в одежде, не в непрезентабельном внешнем виде Маши, дело в знании, что она любовница отца синеглазок. Понимание этого факта отталкивало Сергея настолько, что порой приходилось прикладывать силы, чтобы не нагрубить при детях, облить словами, как помоями, ввинтить обидные слова в позвоночный столб до физической боли.

Серёга не терпел адюльтеров, при всём разгульном образе жизни, который он вёл до женитьбы и после развода, он не терпел супружеских измен в любых проявлениях. Откуда росли ноги у этого неприятия, он и сам бы не ответил, скорей всего, из детства. Его отец был категоричным, прямо-таки образцово-показательным семьянином, таким, что даже у жены порой сводило зубы. А тут ещё сын уродился на редкость смазливым, как картинка. «Скурвится», — кривился отец, выговаривая матери раз за разом из-за успехов подрастающего парня у противоположного пола. Может, страх «скурвиться» подспудно сидел в Серёге, а может, ещё какая хрень, но адюльтеры вызывали в нём стойкую брезгливость.