Книга Печать льда - Сергей Малицкий

– Ты сражался с ним? – Рин аж дыхание затаил.

– Я бы так не сказал, – нехотя признался старик. – Да, удалось сдерживать его выпады пару минут, хотя показалось, что он просто забавлялся со мной. Фейр не стал доставать собственный меч из ножен. Кстати, странный у него меч, судя по ножнам… Он ведь морщился поначалу, взяв в руки обычный скамский одноручник. Я предложил ему, пусть фехтует собственным оружием. Я любил, когда иноземцы приходили к казармам. А Фейр тогда был иноземцем, хотя ярлык-то сразу раздобыл, у них всегда есть чему поучиться… А твоя будущая мать крикнула, что если мальчик – она называла твоего дядю мальчиком, – если он достанет собственный меч, то мой меч придет в негодность! Я сражался так, как никогда до или после того дня, а твой тогда еще будущий дядя просто забавлялся со мной. Потом он легко выбил у меня меч и за четыре взмаха срезал с куртки четыре костяные застежки, не зацепив ни ткани, ни самих пуговиц. Я и разглядеть ничего не успел… Что уж тут обижаться, что меч выбил…

– Почему же она… погибла? – выдавил сквозь сомкнутые губы Рин. – Почему погибла моя мать? Какая… она была?

– Не знаю, почему погибла, – вздохнул старик. – Ты бы у дяди своего и спросил. Это ведь он нашел ее пепел. Где-то или на Дровяной, или на Оружейной улице… Ночью! Только и узнал ее по заколке для волос. Говорят, он прикрепил ту заколку к рукояти своего меча… Я сам не видел. Еще что-то искал, долго искал. Потом, считай, весь город перевернул, но все сгорело, даже пряжки от обуви не осталось. Так тоже бывает, кстати, если пряжек на обуви нет или кто-то другой успел… поискать. А уж почему вышло так? Видно, помог кто-то Амилле Гальд закончить жизнь на темной улице. Мало ли… добрых людей. – Грейн презрительно скривил губы. – А вот какой она была, сказать тебе не могу, потому как не приглядывался. Точнее, не пригляделся. Ты радуйся, что отец твой ее разглядел! Конечно, говаривали, что красавица, но рассмотреть не удалось. Как ни косил взгляд, а словно горизонт в мареве разглядывал, плыло все. И в упор взглянуть не мог, будто взгляд кто мне отводил. Явно от нее у тебя способности к врачеванию! Одно скажу, Фейр у нее на посылках был, младшенький, наверное, любимый да балованый, вот он и лютует… который год. Отступись, парень! Дядя твой всегда добивался своего! Или ты думаешь, что кто-то другой мог загнать меня в эту халупу? Теперь он в казарме заправляет! Заправляет, да только отнял и бросил, заколотил и забыл!.. Отступись, парень! Что тебе дом Олфейнов, если кладовые его пусты, магические кристаллы вы со стариной Хакликом в штольне вашей выскребли подчистую на год вперед, а магистерским знаком тебе все равно не владеть!

– Не в кладовых честь дома Олфейнов! Да и не в магистерском знаке. Просто без него честь отстоять труднее будет. Но я не сдамся! – Рин сузил глаза. – Может быть, женюсь на клейменой. Выберу девушку побогаче. Она родит мне сына. Я отнесу его к пламени и сделаю наследником Рода Олфейна. А в магистрате пока опекун посидит. Пусть и без права голоса.

– И ты думаешь, что Фейр будет смотреть, как сумасшедшая, что за тебя согласится пойти, плод вынашивает? – Старик закашлялся. – Не дадут ей родить. Да и родит, неужели и в самом деле к поганому огню потащишь кроху? А если его рука, как и твоя, обгорать будет?.. Молчишь? А если девка родится?..

Ничего не ответил молодой Олфейн, к двери направился.

– Что ты так уцепился за дом свой? Или же сам веришь, что отец твой ключ от Водяной башни хранил? – окликнул его у порога старик. – Да не тот, что ворота открывает, а другой, тайный?.. Который всей Айсой правит? Что магия им направляется, которая богатство города создает?.. Отчего же тогда впал в нищету дом Олфейнов? Молчишь?.. Если о том слухи по всему городу ходят, точно не оставит тебя в покое Фейр! Ни в Айсе, нигде! Убить его надо, парень, и будь я проклят, если Единый за то, что твой родственничек успел в Айсе натворить, не простит тебе эту смерть!

– Он брат моей матери, мастер Грейн, – ответил Рин и скрипнул дверью. – Младшенький, как ты говоришь. Я тороплюсь. И никакого тайного ключа у меня нет! И у отца не было!

– Что ж ты Фейру этого не объяснишь? – Старик поднялся. – Подожди, маленький Олфейн. Провожу я тебя.

Лачуга Грейна примыкала к невысокой, в десять локтей, стене вплотную. Олфейн приставил к кровле лестницу, осторожно взобрался на крышу и переполз с нее на прясло стены.

– Осторожней, парень, – донесся снизу приглушенный голос. – Погань – она погань и есть. Ни ей не верь, ни людишкам, печатью ее отмеченным. И сам печати ее не ищи! Да, веревка там у меня за дымоход подвязана, по веревке спускайся!

Рин кивнул, словно Грейн мог его видеть, и одним прыжком оказался вне города.

Привычный ногам камень заканчивался вместе с холмом. Дорога, огибающая внешнюю стену, подпирала ее основание пылью, черной от задуваемой с востока гари. Сразу за дорогой начиналось кочковатое поле, где-то впереди, за последним поселком переходящее в пространство Погани. В лунном свете равнина казалась серой, почти белой, но ступать на нее не хотелось. Чуть севернее от близкой башни начиналась дорога в Погань. Но выйти на нее Рин собирался через поле, с башни дозорный спросонья мог и стрелу пустить. В сотне шагов впереди снова начинались дома, в некоторых окнах мерцал свет, но парень колебался. Наконец он зажмурился, сделал один шаг, следующий, пересек дорогу, открыл глаза и двинулся дальше.

Холод пробежал по спине, головная боль, мучившая его еще от главной стены, резко усилилась, стоило только ступить на равнину. Один шаг, и каменный холм вместе с городом и слободами, покрывающими его твердь, и даже будто бы вся прошлая жизнь Рина, остались за спиной. Впереди покачивались мутные огни Поганки, последнего поселения к востоку не только от города, но всей обитаемой земли, включая мелкие королевства севера и запада, редкие деревни Пущи, селения кочевников и охотников в Диких землях. Впереди стояли ветхие хибары, времянки, навесы, меж ними – основательные, сложенные из камня «окраинные», как говорили в Айсе, трактиры. А дальше лежала Погань – пепельная пустота и огненная пустыня, обиталище смерти и ужаса.

Усиливающаяся головная боль и невыносимое удушье напоминали об этом все сильнее и сильнее с каждым пройденным шагом. Ветер еще торопился с юга на север, но уже не нес тяжелых ароматов топи: запах гари к востоку от города пропитал саму землю. Дома диких поселенцев, не прибившихся еще ни к одной застенной слободе, и лачуги человеческого отребья, которым и не могло найтись места ни в одной из общин, светили огнями, но сам огонь в окнах убогих строений казался вестником смерти. Ничем иным он и не мог быть.

Огонь за пределами городского холма не подчинялся людям, мог выйти из повиновения в любую секунду, да и само существование близ Погани никому не обещало долгой жизни. С другой стороны, где еще было остановиться уставшему охотнику или отчаянному добытчику, в очередной раз избежавшему смерти, как не в первом же попавшемся трактире? Часто именно там же и спускалась за бесценок добыча. Таких трактиров в Поганке было никак не меньше, чем наскоро слепленных из всякого хлама лачуг. Правда, празднества в сих заведениях чаще всего напоминали поминальные тризны, хотя в некоторые ночи даже их не случалось. Но именно теперь все придорожные харчевни были полны. Неужели вправду не для охотников нынешние ночи?