Книга Оттепель. События. Март 1953–август 1968 года - Сергей Чупринин

И дальше, запись от 27 мая:

Юра сказал, что его не вызывали по поводу подписи в Союз, а просто всем подписавшим вынесли постановления. Юре и многим другим – «поставить на вид», Дэзику Самойлову – «выговор», Копелеву, ранее исключенному из партии – «строгий выговор». Санкции относительно мягкие (Ю. Нельская-Сидур. С. 103, 114).

14 мая. Запись в дневнике Людмилы Зотовой:

В 11 часов Фурцева смотрит с комиссией «Три сестры»964. В комиссии: Кедров, Р. Симонов, Е. Симонов, Абалкин, Зубков, Игнатова, Грибов и т. д. От нас965 – Тарасов, Голдобин, Шумов, Назаров. Вернувшись, Шумов рассказал про обсуждение966 – особенно «старались» мхатовцы. Запишу лишь смешное выступление Жарова: «Эфрос – рецидивист, давно говорят, что у него идейно не то, и вот это мне мешает смотреть, вижу что-то хорошее, а все мысль, что это Эфрос, а не другой!»

И еще одна запись, уже от 31 мая:

Вчера, 30 мая, в последний раз играли «Три сестры». В новом сезоне они не пойдут, решено на всех уровнях руководства твердо. Господи, как жаль, что больше никто их не увидит. Не знаю, знали ли актеры, что они играют последний спектакль, ведь официально никто ничего не сказал. И каково Эфросу – это как похороны любимого ребенка (Л. Зотова, http://prozhito.org/notes?date=%221968–01–01%22&diaries=%5B564%5D).

20 мая. По сигналу из Новосибирского обкома КПСС секретариат правления Московского отделения СП РСФСР под председательством Сергея Михалкова обсуждает поведение Александра Галича на Фестивале бардовской песни в Академгородке. А. Галич представил письменное объяснение, в котором, в частности, сказано:

Все решительно песни, исполнявшиеся мною на концерте в Доме Ученых, входят в сборник (однотомник) моих произведений, сданный мною еще осенью прошлого года в издательство «Искусство».

Я допускаю, что в целом ряде своих песен я оказываюсь небрежен и недостаточно точен в формулировках, применяю порою излишние вульгаризмы и грубости – что (особенно на слух) позволяет истолковать содержание и смысл моих песен превратно. Здесь, разумеется, необходима, перед опубликованием, еще очень и очень серьезная и кропотливая авторская работа – и вынесение произведений, еще не завершенных, на суд широкого слушателя, было также, бесспорно, моей ошибкой.

Изображать из меня этакого «униженного и оскорбленного», как это делают авторы письма – это значит, вольно или невольно играть на руку нашим недругам, всегда готовым взять на вооружение этакие «трагические» измышления.

Я прошу поверить, что в своей литературной работе – и в кино, и в театре, и в песне – я всегда руководствовался единственным стремлением – быть полезным нашей советской литературе, нашему советскому обществу (цит. по: В. Огрызко. Одним – пряник, другим – кнут).

Илья Вергасов, Михаил Алексеев, Лев Кассиль, Виктор Тельпугов, Виктор Розов и оргсекретарь Московской писательской организации В. Ильин, принявшие участие в обсуждении, ограничились критическими, однако вполне миролюбивыми замечаниями и советами А. Галичу. Снисходителен был и Сергей Наровчатов:

Вы – член Союза писателей, уже немолодой человек, вы в одном лице представляете и автора и исполнителя и цензора. И если исполнитель и автор, может быть, счастливо сочетаются в вашем лице, то вряд ли сочетаются редактор и цензор. А судя по этой статье, на которую я опираться не хочу, потому что здесь явные передержки, вам же предъявляются политические обвинения. А это уже не шутка, особенно в той тревожной обстановке, в которой мы сейчас находимся.

Это должно вам послужить уроком. Вы должны смотреть на это и с политической стороны, а не только как на остроумную вещицу, которую бесспорно поймут ваши товарищи, даже сравнительно узкий круг, но которая будет полным диссонансом в аудитории, не знающей вашего настроения.

Общий итог подвел Сергей Михалков:

Вы поберегите себя. Вот этот вечер – как это выглядит со стороны? Взрослый, уже пожилой человек, полулысый, с усами, с гитарой, выходит на сцену и начинает петь. Да, это талантливо! Но это стилек с душком, с политическим душком. Он воспринимается как политический душок, даже если вы его и не вкладываете. Вы пишете песни от имени обывателя, сукина сына и мещанина. Но когда вы подаете это слушателю, то забываешь, о том, что ты должен критиковать этого мещанина и смеяться над этим обывателем, и только слышишь остроумно подобранные слова по поводу Карла Маркса, «Капитала» и прибавочной стоимости.

Вы потеряли чувство политического такта в очень сложной обстановке, когда на писателей вообще смотрят пристально, к писателю сейчас присматриваются через лупу – с этими подписчиками, с этими паразитами, которые провоцируют честных людей на подписи, когда Паустовскому дают подписывать то, чего не было, а потом получается то, что было.

На такие вещи мы должны реагировать. Если бы вы сидели на этом месте, вы бы тоже реагировали и сказали – как ни неприятно, тов. Михалков, но мы должны разобраться, почему вы вышли в полупьяном виде на эстраду и допустили такую басню – о советской власти или еще о чем-то.

Есть поэзия застольная, есть подпольная. Нельзя назвать ваш жанр подпольным, потому что он выходит на широкую аудиторию, но то, что он застольный – это факт. Причем знаете в каком кругу? Я бы еще посмотрел, кто сидит за столом, и не спел бы, потому что соберут ваши песни, издадут, дадут предисловие… и вам будет так нехорошо, что вы схватите четвертый инфаркт. А вы знаете, что они так хотели бы все это получить и издать. И потом вы будете объяснять – я не думал, что так получится.

Поэтому от имени Секретариата, относясь к вам с уважением, любя вас как хорошего писателя, мы должны вас строго предупредить, чтобы вы себе дали зарок. Не портите себе биографию. Вы не знаете, кто сидит в зале, не ублажайте вы всякую сволочь.

На основании вышеизложенного, – как сказано в постановлении, – Секретариат считает нужным строго предупредить тов. Галича А. А. и обязать его более требовательно подходить к отбору произведений, намечаемых им для публичных исполнений, имея при этом в виду их художественную и идейно-политическую направленность (Там же).

Гораздо строже на этом же заседании были осуждены члены СП СССР, подписавшие письма в защиту Ю. Галанскова и других осужденных антисоветчиков967.