Книга Тайные связи в природе - Петер Вольлебен

У травяных ландшафтов незавидная судьба. Но вместо того, чтобы притормозить сельское хозяйство, делаются попытки стравить между собой луга и леса. Это значит, что ради сохранения степного ландшафта жертвуют не пашней, а лесом. С данной целью обычно стараются использовать мирные средства типа быков Хека, представляющих собой продукт обратной селекции с целью получения породы, похожей на туров, которые когда-то бродили по пойменным лугам. Но таким методом вымершие виды не возродить. Можно лишь получить породу, внешне похожую на исходный образец. Таким образом, быки Хека – обычный домашний скот, рядящийся в одежды туров. Смысл данного подхода заключается в том, что созерцание быков Хека на лугу создает у нас впечатление, что в природе все благополучно. На самом же деле это просто одна из форм животноводства, поддерживающая всеобщее заблуждение. Дело в том, что степи не являются частью нашей естественной экосистемы. Доминирующим ландшафтом Центральной Европы издавна были девственные леса, простиравшиеся повсюду, за исключением гор и болот. Пестрое разнотравье вместе с бабочками на лугах – это уже культурные последствия, наступившие после того, как наши предки стали вырубать леса. То, что нам нравятся безлесные пространства, имеет простое объяснение: мы сами с биологической точки зрения являемся степными животными, поэтому лучше чувствуем себя в местах с хорошим обзором. Если бы мы позволили природе свободно развиваться, то по берегам водоемов вновь выросли бы густые леса, в которых вряд ли можно увидеть яркие цветы и бабочек, но зато смогут жить десятки тысяч других видов, для которых лес является ареалом обитания. Вспомните муху Brachyopa silviae, питающуюся соком старых деревьев. До недавнего времени о ней никто не знал, и если бы в месте ее обнаружения росли не влажные леса, а паслись быки Хека, уничтожающие все ростки деревьев, то муха исчезла бы и мы никогда о ней не узнали бы. Мы еще плохо разбираемся в часовом механизме природы, и до тех пор, пока не научимся как следует ее понимать, от попыток ремонта лучше воздержаться.

Хочу еще раз недвусмысленно заявить: я не являюсь противником попыток помочь тому или иному виду путем осуществления каких-то особых мероприятий, даже если речь идет не об исконных видах, таких как рябчики и глухари. Если эти животные поселились у нас в исторически обозримом времени, а теперь им грозит вымирание, то в этом случае (и только в этом) можно что-то предпринять, даже частично нарушив исконную лесную экосистему. Если же глобальной угрозы их существованию нет, то необходимо запретить любое вмешательство в сложный экологический механизм.

Примером такой допустимой помощи является красный коршун – хищная птица с внушительным размахом крыльев, достигающим 180 сантиметров. Он получает безусловные преимущества от нашего культурного ландшафта и наверняка являлся очень редким гостем в изначально лесистой местности Центральной Европы. Ему нужны открытые просторы, чтобы, паря над землей, выискивать взглядом мелких млекопитающих, птиц и насекомых. Люди, вырубающие леса, играют ему на руку, создавая степи, где можно прекрасно поохотиться. Какой приспособляемостью обладает красный коршун, вы можете убедиться летом, выйдя на луг. Как только крестьянин на тракторе выезжает косить траву, в большинстве случаев за ним увязывается красный коршун. С высоты полета он выискивает раздавленных мышей и детенышей косуль. Большая часть всей мировой популяции этой птицы, составляющей 25–30 тысяч особей, обитает в Германии. В других местах ее количество сильно снизилось. Если бы мы сделали ставку исключительно на исконную растительность, то есть на девственные леса, то со значительной частью популяции красного коршуна было бы покончено. Но эти птицы нашли у нас вторую родину, живут здесь, не ощущая особой угрозы, поэтому их можно поддержать, чтобы такая ситуация сохранялась и впредь. С данной целью можно защищать мелкие фермерские хозяйства с небольшими лугами и пашнями, а также с высокими деревьями, где можно свить гнездо, и охранной зоной вокруг них.

Я хотел бы напомнить, что здесь мы говорим только о сознательном вмешательстве в природные процессы. Что же касается случаев неосознанного вмешательства, то они происходят постоянно и повсеместно. Я ограничусь только теми примерами, которые касаются открытых пространств. На большинстве площадей мы вытеснили исконную растительность (деревья), заменив ее зерновыми культурами, картофелем или овощами. Всем культурным растениям свойственна одна черта: они родом не отсюда. Даже остатки лесов засажены большей частью чужеродными видами деревьев. А ведь какая прекрасная идея – хотя бы в заповедных зонах дать природе возможность самой определять путь развития. Если вы считаете, что это само собой разумеется, то загляните в документацию заповедников и национальных парков. В ней содержится масса мероприятий по «уходу и развитию», которые ревностно выполняются с привлечением косилок, мотопил и харвестеров. Результаты не радуют глаз и не способствуют сохранению как можно большего количества отечественных видов деревьев. Мы уже видели, что наши попытки ремонта большей частью заканчиваются ничем. Так почему бы не оказывать больше доверия старым механизмам, которые уже миллионы лет функционируют без нашего участия?

В мрачные прогнозы относительно будущего лесов во всем мире все чаще вплетаются оптимистичные голоса. Все больше людей хотят оберегать имеющиеся леса и сажать новые. Но в последнем случае возникает вопрос: поддаются ли вообще восстановлению многослойные экологические системы? Надежду в этом плане внушают бразильские джунгли. Они особенно уязвимы перед лицом нашей цивилизации, что объясняется старостью почв. Старыми они считаются в геологическом смысле. Отсчет времени идет от эпохи, после которой они практически не подвергались изменениям. Уже начиная с третичного периода, который закончился 2,6 миллиона лет назад, здесь не было никаких процессов горообразования, а это означает, что ни эрозии, ни образования новых почв за счет выветривания скал практически не происходило. Это состояние покоя прослеживается на всю глубину почвы. А глубина в данном случае составляет впечатляющие 30 метров. Если на моем участке в большинстве мест слой почвы не толще 60 сантиметров, а сразу под ним начинаются камни (которые, кстати, попадаются и в почве), то почвы тропических лесов в бассейне Амазонки полностью состоят из мельчайших частиц. Похоже на очень плодородную землю? Как раз наоборот. Почва, на протяжении сотен тысяч лет испытывавшая на себе воздействие дождей, потеряла значительную часть питательных веществ, которые вода унесла с собой в недостижимые глубины. Может сложиться впечатление, что данному утверждению противоречат сегодняшнее многообразие видов животных и буйная растительность в этих краях. Но такое многообразие возможно лишь потому, что лес создал систему удержания питательных веществ. Целая армия насекомых, грибов и бактерий поглощает мертвую биомассу и непрерывно включает ее в круговорот. Каждый гниющий ствол, каждый лист съедаются насекомыми и превращаются в гумус, который тут же усваивается жадными корнями и опять превращается в живую биомассу.

Если уничтожить эти леса, то цикл прервется. Сожженный лесной массив оставляет после себя много пепла, представляющего собой концентрат питательных веществ, который безжалостно вымывается осадками и безвозвратно стекает в реки. Сельское хозяйство на этих землях приносит доход лишь короткое время, пока не будут полностью израсходованы удобрения в виде пепла. После этого остается опустошенная земля, на которой вряд ли вырастет новый лес. А если саженцы и приживутся, то им придется ожесточенно бороться за свое существование. Если же говорить о возвращении всего многообразия грибов, насекомых и позвоночных животных, то для этого требуется такое множество условий, что их вряд ли возможно выполнить. А может, все-таки можно?