Книга Выстрелы в Сараево. Кто начал Большую войну? - Игорь Макаров

Операции Вольпи в Черногории дали ему рычаги влияния в России. Черногорский король Николай, повеса и наследный принц Данила, оба были по уши в долгах у венецианцев, которые раз за разом предоставляли им кредиты, когда уже никто им не давал денег. Короля Николая называли «свекром Европы». Одна из его дочерей была замужем за итальянским королем Иммануилом III, две других — за русскими великими князьями. Это были «черногорские принцессы», печально известные при дворе ролью, которую они сыграли в свержении царя. Черногорские княгини, пользуясь расположением царицы Александры, устроили во дворце бесконечный парад масонских скоморохов, мистиков и религиозных шарлатанов. Среди последних был, например, вождь мартинистов и спирит Папюс, которого княгини в последующем сменили на Распутина. Муж черногорской княгини Анастасии, великий князь Николай Николаевич, был ведущей фигурой в «партии войны»: способствовал развязыванию Балканских войн 1912–1913 годах, радовался сараевскому покушению, командовал русскими войсками в первый, катастрофический год войны, а в последующем, в эмиграции, руководил англо-советской операцией «Трест» с той стороны. После войны и революций, для которых он так много сделал.

Другим знакомцем Вольпи в Черногории был генерал Н. М. Потапов[157], русский военный атташе в 1903–1914 годах Потапов занимался обучением черногорской армии, которая должна была поучаствовать в балканских войнах, а также финансировал и обучал масонских убийц эрцгерцога Фердинанда (смелое суждение! — И. М.). Когда разразилась Первая мировая война, Потапов с явно второстепенного поста в Черногории был повышен до должности главного квартирмейстера русской армии, а потом и начальника русской военной разведки. После большевистской революции он проводил чистку царского военного аппарата, был первым начальником штаба Красной армии и военным руководителем «Треста»[158].

Интересно, что в 1928 году белградская «Политика», обозревая враждебные поползновения итальянцев, называла Вольпи «мощным фашистским сенатором», отмечая, что «за каждой акцией против нашего государства… кроется всесильный Вольпи»[159]. При этом Югославия сама была признанным гнездом масонского движения, в 1926 году Белград принимал делегатов Большого международного масонского конгресса. Но геополитические вожделения Муссолини, который мечтал заполучить все побережье Адриатики, явно возобладали над всеми прочими соображениями. По всему судя, вслед за Обреновичами и Карагеоргиевичи стали помехой для Вольпи.

VII. О «МАСОНСКОМ СЛЕДЕ» В ДЕЛЕ ВЕРХОВСКОГО

Ю. Сербский: — Академик А. М. Панченко (мы были знакомы) мне говорил, что если бы даже масоны со всего мира прибыли в Россию, но в стране был иммунитет против потрясений, то из их затей ничего бы не вышло. В архиве сводной сестры Верховского сохранились выходившие до 1917 года вполне легально журналы со статьями и исследованиями о масонах, открытки и проч., так что масонство до поры до времени у нас было, скорее всего, как некий клуб, через который можно было устраивать свои дела и делишки.

Если бы мы располагали документами, что АИВ был членом масонской ложи, то, разумеется, многое в его карьере можно было бы объяснить этим обстоятельством. Но пока все говорит об обратном. Уверен, что он не мог нарушить клятву, данную еще во время русско-японской войны:

Я, нижеподписавшийся, дал эту подписку в том, что ни к каким тайным обществам, думам, управам и прочим, под каким бы они названием ни существовали, я не принадлежал и принадлежать не буду и что не только членом этих обществ по обязательству, клятвам или через честное слово не был, но и не посещал и даже не знал о них и через подговоры как об обществах, так и о членах тоже ничего не знаю и обязательств и клятв никаких не давал.

Александр Верховский.

Деревня Куаньдятунь 8 августа 1905 года[160].

Автор: — Это не клятва, а подписка, и само ее существование более чем странно. Тому только одно объяснение: он еще с юности был под подозрением в принадлежности к масонству и выстроил такую вот линию защиты.

Ю. Сербский : — Это ваша трактовка, чересчур вольная. Мне же ничего неизвестно о знакомстве АИВ с Гучковым, Милюковым, Терещенко и прочими масонами до белградской командировки. Они относились к будущему военному министру крайне отрицательно, чего не могло быть в среде масонов, где девизом служит: один за всех, все за одного. После Николаевской академии он служил в Выборге, и ему было тогда не до масонов. С ними он начал встречаться в Петрограде уже во время войны. Но вот с известным общественным деятелем Ковалевским (точнее с братьями Ковалевскими) была знакома его матушка Ольга Николаевна Колошина. Как это все увязать, пока не знаю… Пару лет назад я связывался со специалистом по масонской тематике Б. А. Старковым. Он работал в архивах и видел донесения Артамонова. Фамилию Верховского он в делах не встречал. Разумеется, он не мог охватить все архивные источники, часть которых засекречена по сей день.

Был ли Александр Иванович куратором «Черной руки»? В личном архиве таких сведений нет. О знакомстве с братьями Ковалевскими есть в книге «На трудном перевале»:

Хозяин, Евграф Ковалевский, взял на себя обязанности председателя. Рядом с ним расположился на диване и приготовился слушать его брат, известный ученый, член Государственного совета, маститый старик Максим Ковалевский; братья были богатыми помещиками в Центральной России. Пришел член военной комиссии Думы Энгельгардт, смоленский помещик, приятный в обращении, мило улыбающийся. Штатский сюртук более подходил к нему, чем мундир военного[161].