Книга После 1945. Латентность как источник настоящего - Ханс Ульрих Гумбрехт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И так продолжается еще две страницы до тех пор, пока «Владимир завладевает шляпой Лакки, который замолкает и падает. Молчание».
В 1947 году французское национальное радио развязало сходный мыслительный процесс, когда заказало текст Антонену Арто, который долгое время находился в лечебных психиатрических заведениях. То, что получилось у Арто, было запланировано к вещанию по радио 2 февраля 1948 года под заголовком «Покончить с Божьим судом». Однако программу отменили в последний момент и никогда не допускали к вещанию – к величайшему разочарованию Арто (и протесту, который он выражал все последние месяцы своей жизни). Текст этот подвергся цензуре из-за непристойной лексики и резкого антиамериканизма. Без сомнения, это были достойные размышления. И, однако, назвать сочинение «антиамериканским» означает приписать ему те качества, которыми оно, возможно, не обладает. Как и тирада Лакки, текст Арто состоит из слов-как-мышления, мышления, отпущенного на волю и исполненного как танец в хореографии древней мексиканской религии: бесконечные слова и образы, включающие в себя «сперму»:
Я узнал вчера
Об одной из самых сенсационных официальных практик в публичных школах Америки, которая, может быть, и объясняет, почему страна эта считает себе острием прогресса.
Оказывается, что среди всех вступительных тестов, которые должны пройти дети перед начальной школой, у них есть так называемый семенной жидкий – или спермный – тест.
И состоит он в том, что у всякого поступающего ребенка просят капельку его спермы, а потом ее помещают в контейнер, чтобы иметь ее в готовности для экспериментов по искусственному осеменению.
Ибо американцы убеждены все больше, что им не хватает ружей и детей.
Подобно Хайдеггеру, отстаивавшему мышление как отрешенное позволение-мысли-случаться, Лакки и Арто практиковали мышление как просто отпускание слов или позволение им приходить (letting words go or come). Все трое жили в условиях заточения. После 1945 года прошло довольно много времени, прежде чем Хайдеггеру было дозволено вновь преподавать в университете Фрайбурга; Лакки находится под властью Поццо, своего садистического и пьяного хозяина; Арто чахнет за запертыми дверями психиатрических лечебниц. Как будто лишения были необходимы, чтобы освободить мышление из-под контроля сознания – как если бы именно в состоянии заточения мышление смогло рикошетом скакать между частыми обмороками и молчанием, найдя свое воплощение в Вальтере Функе на Нюрнбергском процессе.
Очевидной проблемой, когда мышление отпускается на свободу, является то, что без контролирующей инстанции (ее «агента») поток мыслей и слов может так никогда и не достичь определенности. Именно это – я думаю – и составляет суть скрытой тревоги у Ханны Арендт в ее «Vita activa, или О деятельной жизни». И автор предлагает в качестве лекарства vita activa:
Что касается мысли (оставленной нами без рассмотрения, поскольку ни одна традиция, включая Новое время, никогда не понимала ее как деятельность внутри vita activa), то хотелось бы надеяться, что новоевропейский исторический процесс нанес ей меньше всего ущерба. Она возможна и явно также действенна везде, где люди живут в условиях политической свободы. ‹…› Ибо рассматривай мы различные виды деятельности внутри vita activa исключительно в свете вопроса о том, какая из них «самая деятельная» и в какой из них опыт деятельного бытия выражается в чистейшем виде, то, пожалуй, окажется, что чистая мысль превосходит по простой действенности любую деятельность. Люди, как-то ориентирующиеся в опыте мысли, вряд ли не захотят согласиться с изречением Катона: «Numquam se plus agree quam nihil cum ageret, nemquam minus sloum esse cum solus esset» – «Никогда ты не деятелен так, как когда на взгляд со стороны сидишь без дела, никогда не менее одинок, чем в уединении с одним собой»[127].
Это последние предложения из книги Арендт, опубликованной в 1957 году. Мышление, о котором она писала, было – опять же – связано с и определено самопрозрачным Субъектом. Это был утверждаемый Арендт идеал, а не эмпирическая реальность ее времени.
24 июня 1948 года в качестве ответной меры на ввод за четыре дня до этого новой валюты в трех зонах, оккупированных союзниками, Иосиф Сталин заблокировал все автомобильное железнодорожное транспортное сообщение на и дорогах с Берлином. С точки зрения сегодняшнего дня это решение положило начало разделению страны, продержавшемуся вплоть до 1989 года. Однако сам Сталин пошел на такую отчаянную меру по другой причине. Возможно, вопреки тому, что он и другие стороны, ответственные за принятие решения, думали в тот момент, это действие срывало всю коммунистическую стратегию.
Если начиная с первых месяцев того года союзники и другие европейские нации и рассматривали возможность создания отдельного западногерманского государства, то Советский Союз, напротив, твердо держался той идеологической линии, что пролетарская революция продолжается; а это означает, что вся Германия должна стать социалистической (такое развитие событий считалось само собой разумеющимся со времен Ленина). Уже 15 августа 1948 года советское правительство предложило отменить блокаду Берлина, если будет выпущена общая валюта и все планы, связанные с западногерманским государством, будут отменены. Что касается общей экономики, то Соединенные Штаты, Великобритания и Франция были открыты к переговорам, но в том, что касается государственности, они не видели никакой альтернативы, кроме разделения. После некоторых начальных колебаний со стороны США в воздух между Западной Германией и Берлином были подняты три воздушных бригады, совершавшие ежедневно около двух тысяч полетов. Операция эта, разработанная генералом Лусиусом Д. Клейем, и приведенная в исполнение американскими и британскими воздушными силами, была столь эффективна, что Советы потеряли возможность политической игры путем аннексии западных секторов. Вместо того чтобы сохранить вариант единого немецкого государства на основе социализма, силы западных союзников заставили СССР полностью отказаться от такой возможности. Именно такого итога и стремился избежать Сталин.
В бывших британских колониях в Палестине и Индии противоположная политическая стратегия привела к сходному отклонению от изначального плана. Здесь отступающая колониальная власть хотела избежать политического напряжения, имевшего религиозную подоплеку, способную привести к гражданской войне, и делала это путем разделения. Прежде чем была дарована национальная независимость, власть создала индийское и пакистанское государства, еврейское Израильское государство и исламское Палестинское государство. Однако такие профилактические деления породили гораздо больше нетерпимости и агрессии, чем раньше, в отношении меньшинств, оставшихся там, где они были «не у себя дома». И в то же время мусульманские меньшинства в Индии и Израиле, кажется, стали более чувствительны к давлению со стороны большинства, чем прежде (то есть прежде чем были введены условия «диаспоры»). В обоих случаях изначальная стратегия, направленная на то, чтобы продвигать дело мира, создала несколько потенциальных театров военных действий, которые до сих пор продолжают быть невралгическими зонами мировой политики.
