Книга Восхождение - Борис Сопельняк

Худо-бедно, но через три года он сдал выпускные экзамены и получил звание лейтенанта. Франциско рвался на войну, рвался в Марокко, где рифские племена подняли восстание против испанцев. И вот что удивительно: будучи весьма посредственным кадетом, Франциско Франко стал прекрасным офицером и грамотным командиром: очередные звания он получал вне очереди, а ордена и медали сыпались на него, как из рога изобилия.

Путь от лейтенанта до майора он прошел за шесть лет, а потом, командуя известным своей жестокостью Испанским легионом, Франко стал генералом, причем самым молодым в Европе. И надо же случиться такому совпадению: в те дни, когда галисийские газеты, захлебываясь от восторга, поздравляли своего земляка с высоким званием, родной брат Франко майор Рамон, если так можно выразиться, обскакал младшего: о нем писали не только галисийские, но и все центральные газеты. Дело в том, что Рамон совершил беспримерный по тем временам подвиг, его даже стали называть Христофором Колумбом ХХ века: на утлой летающей лодчонке «Плюс ультра» он пересек Южную Атлантику и приземлился в Аргентине.

Новоиспеченный генерал нисколько не ревновал к славе Рамона, больше того, он гордился тем, что его брат стал национальным героем. Но еще больше он гордился новым назначением: в 1927-м Франко стал начальником Генеральной военной академии, которая только что была открыта в Сарагосе.

Как ни странно, газеты той поры уделяли немало внимания жизни академии. Пока Маркин читал о том, как спешно достраивались казармы и учебные классы, как Франко сочинял десять заповедей, по которым должны жить курсанты, он чуть ли не засыпал от скуки. Но вдруг Маркин наткнулся на такую необычную публикацию, что сон как рукой сняло!

Оказывается, начальник академии генерал Франко лично проверял экипировку уходящих в город курсантов. И речь шла не о галстуках или отутюженных брюках, а о… презервативах. Причем, учитывая горячий испанский темперамент, он требовал, чтобы в кармане курсанта было не менее двух-трех презервативов. Он даже не стеснялся устраивать проверки, если так можно выразиться, сексуального снаряжения курсантов прямо на улицах города: остановив молодого человека на людном перекрестке, Франко требовал показать, как он говорил, предохранительную экипировку и, если ее не было, возвращал курсанта в казарму и строго наказывал. А в своей публичной речи по случаю очередного выпуска Франко не постеснялся причислить к своим заслугам перед Родиной искоренение венерических болезней среди курсантов.

О другой проблеме начальник академии предпочитал помалкивать, но она существовала. Решил ее Франко довольно просто: в каждой комнате, где жили курсанты, он приказал поставить не по две, а по три койки. «Это для того, чтобы они тут не переженились», – заявил он.

То ли потому, что у Франко было много свободного времени, и он стал читать антикоминтерновский журнал «Антан интернасьональ», то ли в силу склонности к авторитаризму, но именно в эти годы в нем стали крепнуть антикоммунистические настроения. Одним из основателей журнала был русский белоэмигрант Георгий Лодыженский, который ненавидел большевизм и восхвалял успехи фашизма. Генерал Франко так проникся этими идеями, что пришел к решительному выводу: испанские левые служат интересам Коминтерна, и если их не остановить, то они превратят Испанию в дурную копию большевистской России.

А вот Рамон Франко решительно примкнул к левым. Он стал таким воинственным республиканцем, что во время мятежа 1930 года пролетел над королевским дворцом, намереваясь сбросить на него бомбы. Остановило Рамона только то, что в прилегающем к дворцу парке гуляло много народа и он не хотел, чтобы пострадали ни в чем не повинные люди. Но от ареста это его не спасло. Если учесть, что другие зачинщики мятежа были расстреляны, то и жизнь Рамона повисла на волоске. Как это ни странно, его брат Франциско палец о палец не ударил, чтобы спасти Рамона. К счастью, он спас себя сам: Рамон сумел совершить побег из тюрьмы и скрылся во Франции.

Этот поступок, а вернее, отсутствие какого-то бы ни было поступка со стороны генерала Франко и показательное безразличие к судьбе мятежника, кем бы он при этом ни был – братом или национальным героем, было оценено руководством, и Франко назначили начальником Генерального штаба. Это очень высокая должность, ведь теперь было достаточно одного слова Франко, чтобы армия разнесла в щепки все завоевания республиканцев.

Но начальник Генштаба еще не решил, как ему действовать: он пока что лавировал и осторожничал, не отдавая предпочтения ни правым, ни левым. А когда в одной из газет появились предположения о подготовке Франко военного переворота, он в той же газете ответил: «Я не строю заговоров и не собираюсь этого делать». «Никогда?» – уточнил корреспондент. «Пока для Испании не существует коммунистической опасности», – ответил Франко.

– Существенное, очень существенное дополнение, – отметил для себя Маркин. – Значит, как только на выборах в кортесы победил Народный фронт, Франко решил, что это первый шаг по реализации плана Коминтерна и что в Испании вот-вот будет установлен коммунистический режим. А что, вполне возможное дело, компартия была довольно сильной и вполне могла подмять под себя все остальные. Не зря же Франко, потеряв осторожность, стал призывать к установлению военного положения.

Не получилось… Республиканцы были еще сильны: в результате Франко сняли с поста начальника Генштаба и отправили командовать гарнизоном на Канарских островах. Ссылка? Хоть и почетная, но, конечно же, ссылка. Правда, Франко и в этом случае успел хлопнуть дверью. В своем прощальном интервью он решительно заявил: «Как бы ни складывались обстоятельства в Мадриде, в одном могу вас уверить: там, где буду я, коммунизма не будет!»

Когда его пароход швартовался в Лас-Пальмасе, Франко с удовлетворением отметил, что его встречает огромная толпа, а оркестры наигрывают чем-то знакомую мелодию.

– Где же я ее слышал? – спускаясь по трапу, размышлял он. – Марш – не марш, гимн – не гимн. Стоп! – чуть не споткнулся он. – Гимн. Конечно же, гимн. Это «Интернационал», коммунистический гимн. И слышал я его в Астурии, когда пришлось стрелять, чтобы подавить восстание горняков. А вот и плакаты, – усмехнулся он. – «Долой палача Астурии!» – это про меня. Ну, ничего, выкормыши Москвы, вы еще у меня попляшете! – погрозил он толпе и сел в автомобиль.

На некоторое время Испания о Франко забыла. А он, томясь от безделья, занялся гольфом и изучением английского языка. И еще он много ел. За время пребывания на Канарах Франко так безобразно растолстел, что узнать в нем «спичечку» стало просто невозможно.

Тем временем в Мадриде подули новые ветры и, памятуя о том, что когда-то Франко блестяще проявил себя в Марокко, его назначили Верховным комиссаром Марокко.

Это было большой ошибкой! Не надо было отправлять честолюбивого генерала к батальонам, которые помнили и любили его как храброго и удачливого командира. Об этом республиканские вожди не раз пожалели, но было поздно: по радио прозвучали перевернувшие историю Испании слова: «Над всей Испанией безоблачное небо». И полилась кровь, полилась очень большая кровь.

– Так вот с кем мне придется иметь дело, – размышлял Маркин. – Гусь он, конечно, тот еще, но и мы не лыком шиты. То, что он так люто ненавидит коммунистов, это хорошо. Мы тоже не питаем к ним дружеских чувств: хлебнули от поклонников «Интернационала» по первое число.