Книга Ренн-ле-Шато и тайна проклятого золота - Жан Маркаль

Он скупает земли, расположенные на западе от церкви, — точнее, покупает их Мари Денарно, вся недвижимость приобретена на имя служанки, но оплачена аббатом. На этих землях появляется вилла в неоготическом стиле, названная «Вифанией» в честь Марии Магдалины. Стена от дома священника продлена вплоть до высокого мыса, на котором аббат возводит странную «неоготическую» башню «Магдала», названную опять же в честь покровительницы его прихода: в башне священник намерен устроить библиотеку и рабочий кабинет. Правда, пока что аббат-миллионер и его верная служанка по-прежнему коротают время в доме священника.

Но это далеко не все затеи священника. Недвижимое имущество — это, конечно, прекрасно, но пространство вокруг новых построек следует привести в порядок, облагородить. Так, между виллой и башней разбит настоящий парк с водоемом, благоухающими цветниками, тенистыми аллеями, оранжереями и даже маленьким зверинцем. Как и всякий практичный человек, аббат не забывает и об огороде. Что и говорить, настоящий рай… «В этом имении, приобретенном на имя служанки, бедной шляпницы, за какие-то ничтожные три миллиона франков золотом, аббат, пятнадцать лет назад появившийся в Ренн-ле-Шато без единого су в кармане, начинает жить на широкую ногу». Появляются приятные расходы: например, нужно издать почтовые открытки с видами своего нового поместья (в этот пейзаж, увековеченный фотографиями, очень любит вписываться и сам владелец). Конечно, деньги за проданные открытки идут в его карман: конечно, он получает дары и деньги за мессы, но эти денежные вложения даже отдаленно не напоминают те суммы, которые тратит священник, желая наполнить роскошью и удовольствиями свою повседневную жизнь. «Он выписывает к себе на виллу мастера-переплетчика и фотографа; он покупает богатую библиотеку, коллекцию из 100 000 марок, мебель и дорогую посуду. Все сделано на заказ; многие приобретения священника свидетельствуют о его неудержимой тяге к роскоши, граничащей с экстравагантностью. Скажем, хрустальный сервиз; Соньер пожелал, чтобы, когда по сервизным приборам легонько ударяли в определенной последовательности, раздавалась „Аве Мария“![54]

Господин кюре Ренн-ле-Шато начинает принимать гостей. Двери его дома открыты не только для коллег, вовсю злословящих об архитектурных и декоративных фантазиях „этого Соньера“, но и для знатных гостей, которым в жизни не пришло бы в голову навещать „какого-то нищего священника из обедневшего прихода“. Местные жители не слишком хорошо разбираются в столичной знати, но глаза-то не закроешь: в гостях у кюре бывает очень красивая дама с восхитительным голосом (разумеется, Эмма Кальве), видные „господа писатели“ (Морис Леблан, почему бы и нет), артисты, художники… Даже местный глава управления, депутат департамента Од господин Дюжарден-Бометц, художник, франкмасон и временный министр изящных искусств. Среди гостей аббата обращает на себя внимание и некий иностранец с величественной осанкой, называющий себя Жаном Ортом: обитателям Ренн-ле-Шато и невдомек, что перед ними австрийский эрцгерцог Иоганн Габсбургский, кузен императора Австро-Венгрии. Да, это действительно он; эрцгерцог — частый гость аббата Соньера, который принимает именитого гостя с особым почтением. Порой их беседы с глазу на глаз длятся часами, но, по всей видимости, их связывают деловые отношения, а не дружеские. Что, впрочем, не мешает „господину Орту“ бывать на светских вечерах, проходящих на вилле Соньера.

Да, отныне кюре Ренн-ле-Шато принимает гостей исключительно на своей вилле. В ее служебных помещениях кипит работа: при помощи слуг, нанятых по случаю большого приема, искусный кулинар Мари Денарно готовит восхитительный пир, который оценил бы любой знаток французской и окситанской кухни. Кто знает, не приходило ли ей в голову слегка подправить вкус своих изысканных кушаний — скажем, крысиным ядом! — разумеется, лишь в те вечера, когда на вилле гостила Эмма Кальве… Мари была недалекой деревенской девушкой, бесконечно преданной человеку всей ее жизни. Властный, но в то же время великодушный характер аббата в совокупности с его внешним обликом сумел покорить эту скромную шляпницу, она умела вовремя промолчать или проглотить обиду. К тому же верной служанке не на что было жаловаться, ее положение было не столь уж и печальным. Мари прекрасно понимала, что знаменитая певица никогда не променяет Париж на Ренн-ле-Шато, так что опасаться появления на вилле новой хозяйки ей не стоило. Что не мешало Мари сердиться на Беранже за подарки, которые он делал Эмме Кальве. Конечно, до нее доходили слухи о том, что ее любимый аббат снабдил „певичку“ значительной суммой денег, чтобы та смогла купить в Авероне замок своей мечты и даже растить в нем ребенка, прижитого ею с аббатом… Но стоит ли верить злым толкам? Порой люди не знают меры. Правда, такое можно приписать только тому, кто на это способен…

Помимо именитых гостей, Беранже Соньера навещают банкиры. Только ли ради ссуды, которую он просит и получает, или ради того, чтобы извлечь пользу из его „сбережений“? Злые языки не знают устали: аббат богат настолько, что кормит своих уток бисквитами с ложечки. Что верно, то верно — аббат не мелочится, когда речь заходит о еде и выпивке. „Страница расходной книги за 1 ноября 1900 года: один бочонок рома с Мартиники емкостью 45 литров по 2 франка за литр = 90 франков: 50 литров старого выдержанного рома по 2,35 франка = 117,5 франка: 33 литра белого вина „От Барсак“; 33 литра мальвазии. 17 литров золотистой хинной настойки. 55 литра вина из Баньюля; 12 литров муската“. Да, „бель-эпок“ начиналась для Соньера наилучшим образом: вряд ли кто мог отказаться от визита к столь богатому и расточительному хозяину.

„Но не беспокоила ли эта скандальная роскошь, которой окружил себя аббат — который, верно, успокаивал свою совесть, думая о драгоценном мире, который Христос принял в Вифании от Марии Магдалины, — так вот, не беспокоила ли эта неумеренная роскошь епископа Каркасонского, злосчастного монсеньора Бийара, чьими милостями Соньер попал в это волшебное царство? Во всяком случае, он ничем не проявляет своего отношения к происходящему и предоставляет аббату полную свободу действий. Быть может, монсеньор решил, что Соньер „отработал“ право на вольготную жизнь, восстановив приходскую церковь? Отдадим должное Соньеру: починить храм было первоочередной заботой аббата. Как бы то ни было, столь „ренессансному“ образу действий священника, дающего работу целой плеяде ремесленников, не хватает скромности, а главное, вкуса“.[55] Действительно, как австрийский эрцгерцог, знаменитая парижская певица и другие важные персоны могли выносить столь „разношерстное“ причудливое творение Беранже Соньера?

Но времена меняются. Постаревший монсеньор Бийар в последние месяцы жизни практически беспомощен, и вскоре на епископском престоле оказывается монсеньор Босежур. К сожалению, нового епископа нельзя назвать толерантным человеком. Этот человек явно „не из нашего братства“, мелькает в мыслях Соньера, когда в 1902 году он узнает о его назначении. Первым делом новый епископ желает осмотреть свои владения, чтобы понять, что в них соответствует его требованиям, а что нет. Разумеется, поведение Соньера кажется ему из ряда вон выходящим: образ жизни кюре Ренн-ле-Шато не укладывается в рамки евангелической бедности! Правда, сам монсеньор живет в епископском дворце, гораздо более удобном, чем дом священника. Но, в конце концов, каждому свое! Для чего, собственно, существует иерархия? Если деревенские священники будут жить жизнью епископов, то к чему все это приведет, куда далее?