Книга Жизнь в невозможном мире - Алексей Цвелик

Об Италии написано необъятно много и замечательно хорошо. Чтобы не вступать в поединок с мастерами, я буду говорить только о том ее уголке, с которым хорошо знаком и который широкому читателю, возможно, не слишком хорошо известен.

Этот уголок Италии находится на ее крайнем северо-востоке, на границе с молодой страной Словенией. Город Триест и его окрестности, в отличие от близлежащей Венеции, русским туристам незнаком. Для того чтобы насладиться им, нужно побыть там подольше, желательно иметь какое-нибудь занятие (для меня это теоретическая физика), чтобы впитывать Триест медленно, глоточками, а не залпом. Сядьте в трактирчике, возьмите кувшинчик Pino Grigio или Tocai Friulano, закажите bronzino al sale или хотя бы calamari fritti и дайте жизни медленно струиться в бликах солнца, пробивающегося сквозь образующие потолок виноградные лозы…

Триест сбегает в Адриатическое море с высоких карстовых покрытых лесом холмов. Там, на холмах, поросших лесом, — старый маяк, какая-то новая церковь, похожая на ящик из плексигласа, цепочка вилл, телебашня, большой госпиталь. Дальше, за холмами, — словенские деревушки, в которых подают вкуснейшую ветчину; еще дальше — огромные, уходящие в глубь земли до самого Тартара пещеры. Внизу — старый город с множеством красивых домов австрийской архитектуры XIX века, с маленьким римским амфитеатром, старой крепостью, огромной красивой площадью Единства, где в кафе подают лучшие на свете австрийские сладости — торт «Захер» и струдель с яблоками. Лабиринт узких улочек, вьющихся куда-то вверх, чтобы вконец затеряться между мрачноватыми старыми домами, будет долго сниться в тревожных снах, перепутываясь с такими же мрачноватыми домами города моего детства. А магазины, эти шикарные итальянские магазины, похожие на отделения музеев! В родной Америке после получаса в магазине меня начинает бить нервная дрожь, а здесь я готов ходить по ним сколь угодно долго, как по музею. Все выставленное в витринах хочется съесть и запить чудесным местным вином, а если хватит денег, то и взять стаканчик божественного Barolo. Площадь Единства выходит одной стороной прямо к морю. Сюда еще на моей памяти приставали большие корабли, даже американские эсминцы, а теперь стоят только яхты разных степеней легкости.

Но позвольте немного истории. Принадлежащий ныне Италии Триест стал итальянским лишь в 1919 году. В конце Второй мировой он чуть было не угодил в лапы к партизанам Тито, от чего был спасен подоспевшими вовремя англо-американцами. Архитектура города несет сильнейший отпечаток австрийского влияния. Для Австро-Венгрии Триест был единственным выходом к морю. Здесь сидел брат императора эрцгерцог Максимилиан, которому Иосиф Бродский посвятил свое замечательное танго «1867».

От Максимилиана в Триесте остались загородный дворец и чудный парк Мирамаре, рядом с которым и находится наше прибежище — Международный центр теоретической физики, где много лет пасется ваш покорный слуга и множество его коллег.

Как и многие истории Триеста, история сего принца поучительна. Будучи человеком небольшого ума и слабой воли, принц имел амбициозную красавицу жену по имени Шарлотта. Эрцгерцогине Шарлотте было не по нутру, что ее соперница Сисси правила в Вене, а она всего лишь командовала австрийским флотом в Триесте. Но тут, откуда ни возьмись, появились мексиканцы с предложением императорского престола. Хоть в Мексике, да императором! Глупец согласился, и через несколько лет его не стало (расстреляли повстанцы). Супруга его сошла с ума и в этом положении оставалась пятьдесят лет, до смерти в 1920 году. А ее соперницу красавицу Сисси, на дух не выносившую чопорную атмосферу венского двора, убил в Милане итальянский анархист.

Гибель Максимилиана породила легенду, гласящую, что любого владельца замка Мирамаре ждет преждевременная смерть на чужбине. Вторым владельцем был герцог ди Савойя ди Аоста, попавший в плен к англичанам в Африке и умерший в тюрьме. Третьим был некий генерал СС, на котором пророчество тоже сбылось. Четвертый потенциальный владелец, британский генерал новозеландского происхождения, не пожелал испытывать судьбу и поселился не в замке, а в палатке, разбитой в парке. В результате остался цел.

Еще эпизод из истории Триеста: это был самый крайний западный пункт, до которого докатилось в XIII веке монголо-татарское нашествие. Здесь монголы вышли к Адриатике и, немного постояв, повернули, по словам Пушкина, «к своим пустыням».

Триест стоит на перекрестке трех европейских культур: славянской (значительная часть населения здесь словены, особенно в окружающих Триест деревнях), германской (почти все туристы здесь из Австрии или Германии, а все официанты говорят по-немецки) и итальянской. Чуть западнее Триеста на берегу моря находится деревушка Дуино с красивым старинным замком, принадлежащим аристократическому роду Турн унд Таксис. В этом замке был частым гостем великий австрийский поэт, друг Марины Цветаевой Райнер Мария Рильке, написавший там «Дуинские элегии». Нынешний род объединил в себе потомков герцогов де Линь (австрийцев, не французов!), пруссаков Турн унд Таксис, греческих королей и одного из братьев Наполеона. Неважно, что предки этих родов смертельно враждовали между собой и сходились на полях сражений. Теперь на стенах залов висят картины, изображающие эпизоды из жизни Наполеона. Та же идея монархии — на картинах из дворца Мирамаре. Все тут: Цезарь Борджиа, Фридрих Великий (большой друг Австрии, семь лет с ней воевал!), наша Екатерина, даже какой-то бразильский император Педро.

Впервые мы приехали в Триест в 1993 году, будучи еще совершенно нищими. Я только что получил постоянную работу в Оксфорде, который вообще щедростью к научным сотрудникам никогда не отличался, жена в то время не работала. Хватало только на пиццу и вино, которое здесь дешевле воды. С тех пор много его утекло… Скажу только, что с 1993 года я приезжал в Триест по крайней мере раз, а то и два раза в год в самое разное время — там всегда хорошо.

Самое яркое впечатление оставил июнь 2003-го, когда нам удалось снять этаж на вилле, расположенной высоко на холме. Оттуда был потрясающий вид на море и на маяк, который был несколько ниже и совсем рядом. Из города к вилле вела узкая дорога, переходившая в уже совершенно козью тропу, на которой две машины никак не могли разъехаться (на такой случай вдоль дороги имелись углубления, куда можно было забиться, чтобы переждать встречный транспорт). Я арендовал Nissan Micra, не представляю, что бы я делал там на другой машине, хотя, надо сказать, все наши соседи ездили на американского стиля «бегемотах». Наша вилла была последней в ряду таких же домов, и на парковку я спускался в какую-то яму, где приходилось совершать 14(!) микроповоротов, чтобы поставить машину. Сразу за домом начинался лес, где бродили олени. Я блаженствовал, мне все это казалось страшно романтичным. Жена сердилась. Хозяин виллы — итальянец, ушедший в шестьдесят лет на пенсию инженер-кораблестроитель, проводил дни за ловлей рыбы с яхты и охотясь на кабанов со своим корешем-англичанином, преподавателем английской школы в предместье Триеста, Систиане (там когда-то учил детей английскому Джойс). В гостиной стояла чиппендейловская мебель, на стенах висели вполне приличные картины. Первый этаж занимала дочь хозяина со своим мужем-врачом. Он был палестинец, и я немножко побаивался потенциальных недоразумений. Однако семья оказалась благожелательной. Однажды мне довелось заглянуть к ним за каким-то делом, я увидел на полках собрание Тита Ливия, итальянский перевод Моммзена и преисполнился уважения.