Книга Скрипачка - Татьяна Бочарова

Послышались тяжелые, шаркающие шаги. Алька поспешно, провела рукой по глазам, хотя они и так были абсолютно сухими. Ленка показалась на пороге комнаты, помахала Альке рукой:

— Пошли, чайник вскипел.

Алька вдруг почувствовала, что у нее нет никакого желания пить чай с Ленкой. И вообще, хочется уйти, побыть одной, собраться с мыслями, вспомнить, как проходило свидание с Валеркой. Вспомнить все до мелочей.

— Прости, Лен, я пойду. — Алька поднялась. — Я бы посидела еще с тобой, но не могу. Дел полно. Я вечером позвоню, обязательно!

Неожиданно Алька увидела, как в глазах подруги промелькнуло облегчение. Значит, и ей тоже Алька сейчас некстати. Конечно, когда такое горе, поддержка необходима, но иногда все люди, даже близкие, бывают в тягость.

— Позвони. — Ленка подошла к столу, взяла ежедневник. — Я приду на репетицию через несколько дней. Сухаревскую я предупредила.

— Но ты все-таки не расхаживай особенно и на улицу не выходи! — предупредила Алька. — Пусть Славка за продуктами бегает.

— Хорошо. Пока.

— Поправляйся. — Алька чмокнула ее в щеку и пошла к двери.

26

Дома надрывался телефон. Алька в сердцах схватила трубку.

— Стираешь? — саркастически спросил Васькин голос.

— Стираю!

— Со вчерашнего дня? Или ты поселилась в ванной?

— Ты что, следить теперь за мной будешь? — устало спросила Алька. Ей вдруг захотелось поругаться с ним в пух и прах, с криком, даже с дракой, вцепиться в него, точно кошка, а потом убежать, изо всей силы хлопнув дверью. И чихала она на все последствия. Но, к сожалению, по телефону этого не сделать.

— За тобой не мешало бы последить, — сухо сказал Васька. — Времени нет, а то я бы заехал. Побеседовать не мешало бы.

Никогда Васька Чегодаев не разговаривал с ней так. Где она, с кем, куда пошла, его не интересовало. Он сам частенько возил к себе в Бутово хорошенькую гобоистку Ларису Потапову, и вообще баб у него было и до, и после развода немерено. С чего он вдруг решил, что Алька — его собственность?

— Молчишь?

— А что тебе ответить? — холодно произнесла Алька. — Беседуй. Я тебя слушаю.

— Приезжай.

— Нет.

— Да почему вдруг ты от меня стала бегать? — взорвался Васька. — Я же вижу, ты какая-то смурная ходишь… Слушай, Аль, а мне Сухаревская чего рассказывала! Про то, где ты у нас пропадаешь. Я думал, она треплется, а давеча понял — нет, не врет. Ты чего, Аль, крышу повредила, да?

— Заткнись! — крикнула Алька. — Замолчи, пожалуйста, — уже тише повторила она. — Не надо.

— Не буду, — согласился Васька. — А ты приезжай. Я на часок отъеду по делам, а потом вернусь. Как раз к твоему приходу. И все будет отлично. Годится?

— Не очень. Я не поеду.

— Ну смотри.

Алька кроме угрозы уловила в Васькином тоне растерянность и злорадно улыбнулась. Пусть катится, что он может ей сделать? Никогда она больше не появится у него, не дождется. Хоть бы язык отсох у этой дуры Сухаревской, нашла кому рассказать про Альку. Она сама теперь про Ирку может много интересного выложить, про ее поездки на машине с Витей Глотовым, про ее новую прическу и прочие метаморфозы.

Алька свирепо зыркнула па пикающую трубку и с размаху опустила ее на аппарат.

Злость на Чегодаева и на трепуху Ирку внезапно придала ей сил. Плакать больше не хотелось, сидеть и киснуть — тоже. Хотелось действовать, но как? С какой стороны начать теперь, когда все предположения оказались пустыми? Если б можно было посмотреть еще раз кретовские партитуры. Неужели она не вникла бы, что же в них такого золотого, из-за чего можно убить? Все-таки она музыкант, прекрасно знает большинство опер, которые перекладывал Кретов. Весь облом в том, что партитур-то больше нет, свистнули все, подчистую. И нигде не осталось ни одного экземпляра. Разве что на проклятой кретовской даче, откуда она унеслась, позабыв, зачем приехала. Два часа прокопалась в Ленкиных шмотках, а в другую комнату второго этажа и не заглянула. Вдруг там находился кабинет Кретова и в нем можно хоть что-то отыскать?

Алька решительно набрала Ленкин номер. Конечно, не совсем красиво приставать к ней сегодня с вопросами, но раз та поневоле навела ее на ложный след…

— Лен, — как можно мягче сказала Алька, услышав отрешенный голос подруги. — Ты прости меня, бога ради. Ответь, на даче у Крета был кабинет?

— Что? — рассеянно переспросила Ленка. — Ты о чем?

— Я все о том же. Кретов работал на даче, сочинял?

— Нет. Я же говорила тебе, что ничего не знала о его работах. На даче он в земле копался.

— А комната рядом со спальней — это что?

— Просто комната, для гостей.

— К нему же никто не приезжал.

— Ну и что? Комната все равно была. На всякий случай.

— Лен, а ключи от дачи у тебя есть?

— Издеваешься? Он жениться на мне не собирался, мне его дача по барабану.

— А у кого они могут быть, у Софьи?

— Откуда я знаю? Аль, ты уймешься когда-нибудь? Тебе мало одной вылазки туда и одной разорванной юбки? Чего ты там не успела увидеть?

— Я хочу найти его черновики или оставшиеся работы.

— Зачем?

— Просто посмотреть.

— Там ничего нет. Он работал только в своей квартире. Все его творчество после смерти переехало к жене и пропало.

— Ладно, прости за беспокойство.

Алька повесила трубку, подошла к окну. Завтра первое апреля. Снег совсем стаял, в прошлые выходные перевели часы, и теперь долго не темнеет. Надо будет на днях съездить отдать Денису машинку. А в субботу она снова отправится на дачу. Найдет там Тараса, авось он даст ей ключи еще раз. Правда, басня про украденную сумочку уже не пройдет, но, наверное, с ним можно будет договориться.

Ночью Альке приснился странный и страшный сон. Будто она в церкви. Стоит за колонной, в темноте, и кругом — тоже темно, только мерцают свечи у алтаря. Ни души, ни звука, лишь впереди, в неясном огне свечей, чья-то белая фигура. Алька напрягает глаза, приглядывается и узнает Ангелину. Да, это Ангелина, в белом подвенечном платье, на голове свадебный венок, в опущенных руках краснеет цветок.

«Значит, я успела на ее свадьбу, — думает Алька. — Странно. Ведь мы должны были уехать в Испанию. Неужели гастроли отменили?» Она медленно движется навстречу сестре, чтобы поздравить ее, пожелать счастья и удачи в браке. А та так же медленно идет к Альке. Вот они подходят ближе, еще ближе, совсем близко. Алька различает кружева на белом шелке, пальцы, сжимающие розу. Только лицо скрыто густой вуалью-фатой.

«Ангел, — шепчет Алька, — какая ты красивая! Я приехала поздравить тебя. А где все? Где Митя, мама, папа, все наши? Ведь это венчание? Почему же ты одна?»