Книга Лени Рифеншталь. Мемуары - Лени Рифеншталь

Мы кричим, машем руками и видим, что это не Удет, а вторая машина, которой управляет Клаус фон Сухоцки. Самолет проваливается, затем выравнивается, кружит над крышей хижины, оба сидящих в машине человека машут нам руками и бросают пакет, потом еще один — вот радость, они доставили нам продукты. А затем, порхая, вниз опускается еще кое-что — небольшой букетик гвоздик. Какая прелесть! С высоты 2000 метров они сбрасывают мне гвоздики. И самолет снова исчезает в тумане.

4-й день. С пяти утра мы на ногах, сегодня первый ясный день. Облака лежат под нами как пуховая подушка. Ледник свободен и сверкает в лучах яркого солнца. Мы идем к посадочной площадке и утаптываем снег.

Облака начинают медленно подниматься. Если Удет вскоре не прилетит, для съемок будет слишком поздно. Солнце растопит лед, вода потечет ручьями, а это разрушит нужный нам эффект. Ждем уже четыре часа. И вот шум мотора. Пятнадцать пар глаз обшаривают небо и ничего не обнаруживают. Но затем вдалеке над облаками появляется черная точка. Это он — должен быть он! Зепп Алльгайер быстро забирается на снежную вершину, устанавливает аппарат и кинооператор Ангст. А мы все бросаемся на снег, чтобы не попасть в кадр. Операторы прильнули к окулярам. Теперь только не волноваться, никакого неловкого движения. Упустить эту единственную в своем роде возможность — значит, стать виновником невосполнимой потери.

Оба самолета уже жужжат над нами. Все остальное совершается с молниеносной быстротой. Кажется, будто самолет Удета проваливается — так неожиданно он снижается и садится на ледник. А кинооператоры снимают и снимают. Посадка самолета на ледник фиксируется на кинопленку впервые. Пятью минутами спустя нас снова окутывает туман. Облака уже дошли до нас и уплывают дальше — будто закрывается занавес. Приземление произошло в последнюю секунду. Но как теперь улететь Удету? Серая пелена становится все плотнее. Вдруг все окутывает тьма. И тут Удет решает махнуть рукой на опасность и лететь, потому что не может ждать здесь до ночи. Он запускает двигатель — и самолет соскальзывает в плотный туман. Мы слышим, как шум удаляется и затем стихает совсем. Удет улетел — доберется ли он до места? Найдет ли он путь среди множества скалистых вершин?

И он нашел путь. Мы узнали об этом лишь спустя несколько дней, вернувшись в Шамони. Без каких-либо поломок самолет приземлился в Лозанне.

Началось восхождение на Монблан. Сейчас это обычные дело, только довольно утомительное. Альпинисты, входившие в состав нашей экспедиции, заботились о том, чтобы все проходило нормально. Неподвластна проводникам была только погода.

Начать съемки мы хотели у хижины Валло. Отправились в путь от Гран-Мюле в два часа ночи. Снег к тому времени подмерз. С шипами на ботинках и крюками, вонзающимися в лед, мы продвигались совсем неплохо. Уже в шесть утра были у цели. Разреженный воздух я переносила хорошо, вероятно, потому, что у меня очень низкое давление. Но Фанк и мужчины, которым пришлось нести тяжелый груз, страдали от одышки и головных болей.

Эта хижина тоже оказалась отвратительной дырой — для двенадцати человек места могло хватить, только если лежать вплотную другу к другу, точно сельди в бочке. Кроме льда, снега и промерзших одеял, здесь ничего не было, даже очага. Мы притащили с собой все, вплоть до посуды.

Но ландшафт! Домик окружали опаснейшие снежные валы и отвесные ледяные блоки, какие можно найти только в Европе. Беспрерывно слышался треск, лопались горные породы, лавины и торосы обрушивались с почти равными промежутками. Ледник изменялся каждый день. Был уже июнь, снег таял, и трещины заметно расширялись. Там, где еще несколько дней назад лежали большие ровные участки снега, теперь виднелись расселины, огромные и такие глубокие, что в них можно было упрятать Кёльнский собор или храм Карнака.[161]

Фанк, жаждавший зафиксировать эти картины на кинопленке, совершенно не задумывался об опасностях. И это сыграло с ним злую шутку. На несколько сотен метров ниже хижины Валло мы распаковали аппаратуру. Фанк шел немного впереди, чтобы найти интересные объекты, — и вот мы видим, как он, всего в каких-то двадцати метрах от нас, без единого звука, куда-то исчезает. Ледник проглатывает его. Наша небольшая группа замирает от ужаса — но только на несколько минут. Затем я вижу, с каким хладнокровием действует в подобных случаях штаб Фанка. Через несколько секунд в расселину уже брошен канат. Пока он опускался метр за метром, все прислушивались. Лица мужчин становились все более мрачными — и тут наконец-то до нас донесся глухой стук, все с облегчением вздохнули. Жив! Спасатели почувствовали, что канат натянулся, и стали что было сил тащить его. И вот появляется голова Фанка. Все еще с сигаретой во рту, которую тот во время падения зажал в зубах. Спокойно, как ни в чем не бывало, он выбрался из расселины, и съемки были продолжены.

Из-за резкого ухудшения погоды мы стали узниками хижины. Запасы продовольствия практически закончились. Остались только хлебные корки да трижды подогретый суррогат кофе. Вскоре настроение мужчин стало невыносимым, что было особенно тяжело. Правда, никто из них не мог в отношениях со мной перейти определенную черту, но долгое воздержание молодых мужчин находило выход. Каждый старался перещеголять других, рассказывая сальные анекдоты. Некоторые сооружали вокруг хижины недвусмысленные сексуальные символы из льда и снега. Это было отвратительно. Один из молодых людей вообразил, будто влюблен в меня, угрожал самоубийством и хотел броситься в пропасть. Фанк тоже не переставал мечтать, каждый день подсовывая мне записки в прозе или стихах, становившиеся все более эротичными. Я почувствовала большое облегчение, когда наконец можно было на два дня спуститься в Шамони.

Без страховки, как при съемке почти всех фильмов Фанка, мы стремительно мчались с высоты 4400 метров к горной станции, мимо гигантских расселин, по узким снежным мостам, отвесным склонам, по рыхлому снегу и льду. Мужчины спускались с такой головокружительной скоростью, что я не поспевала за ними, но со мной рядом всегда был один из наших проводников, швейцарец Бени Фюрер.

Последний крутой склон над хижиной Гран-Мюле представлял собой чистый лед. Несмотря на стальную окантовку, лыжи сделались неуправляемыми. Я рухнула вниз с высоты 50 метров и осталась лежать на снежном мосту, построенном через огромную трещину, успев увидеть, как лыжная палка исчезает в пропасти. Меня охватил смертельный страх. Я не решалась шевельнуться, каждое мгновение мост мог рухнуть. Бени лег на живот, протянул свои лыжные палки и медленно перетащил меня через мост.

— Ну, мы и вляпались, — единственные слова, которые он произнес после этого случая.

Через два дня снова подъем на гору. Предстояло прежде всего провести съемки лавин на леднике Боссон, который к этому времени уже настолько подтаял, что при подъеме к хижине, чтобы перебраться через трещины, нам пришлось положить восемь лестниц. Страх перед опасностью, в которой мы непрерывно находились, постепенно притупился. У нас было лишь одно-единственное желание — как можно быстрее выбраться изо льдов.