Книга Бои на Дону и Волге. Офицер вермахта на Восточном фронте. 1942-1943 - Клеменс Подевильс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Только храбрецов опьяняет ужас» (Анри де Монтерлан[71]).
Вчера группа унтер-офицера из Восточной Фрисландии[72] предприняла попытку прорваться к хлебозаводу! Рыжеватый великан с большими голубыми детскими глазами обращается к своим людям, говоря неторопливо: «Постоянно оставайтесь близко к стене, а затем бросайте гранаты. Получится бойня, дети!» При этом в его взгляде чувствуется патетичная, безобидная радость…
Прекрасное теплое воскресенье. До обеда работа в бункере разведотдела 1с. Однако грипп, который не беспокоил в ходе поездок на линии фронта, все больше дает о себе знать, мешая умственному труду. Общая слабость.
После обеда я совершил длинную прогулку в степь с Харбеком, который совсем побледнел из-за своего сидячего образа жизни. Подобные поездки делаются просто так. Ты описываешь широкую дугу, круг по степи, едешь по той же пожелтевшей невысокой траве и возвращаешься в исходную точку. Изменяется только цвет неба, опускается солнце. Огромные грибовидные облака черного дыма вдалеке едва ли меняют общую картину.
Парилка в сауне сборного пункта пленных. Кабинка с печкой, жестяная четырехугольная труба которой идет вдоль стены, была построена совсем недавно. Стоишь на деревянной решетке и выливаешь ведро воды на трубу, с которой она испаряется с шипением, и помещение наполняется горячим паром. Я ходил в парную баню, чтобы попытаться за счет потоотделения вылечиться от болезни и избавиться от высокой температуры.
Грипп, симптомами которого является умственное и физическое недомогание, отсутствие аппетита и отвращение, доходящее до тошноты, ко всему жирному, весьма поздно врач классифицировал как желтуху, инфекционную желтуху. Людей, пораженных желтухой, изолируют и эвакуируют в тыловые лазареты. Но эта перспектива не является для меня заманчивой, и я надеюсь, что мое состояние улучшится, ведь именно командир дивизии помог мне попасть в транзитное отделение дивизионного медпункта, предназначенного для лечения тяжелобольных.
Голова опустошенная, как будто исчез ум, пропали духовные силы. Я вряд ли напишу это письмо, не говоря уже о том, что смогу составить отчет. Однако депрессия связана с клинической картиной, как говорят мне. Удручающее состояние. В ОКХ[73] послали донесение о том, что в течение еще нескольких недель я, вероятно, не смогу выполнять свои обязанности.
Я лежу в длинном одноэтажном деревянном и глинобитном строении колхоза, которое используется как дивизионный медпункт. В целях изоляции моя кровать находится в особой, хотя и крошечной палате. Четыре ножки станины с соломенным тюфяком стоят в жестяных банках, наполненных водой, поскольку сильно беспокоят клопы и блохи.
При диетическом питании потерянный аппетит моментально превратился в ненасытный голод. Наконец, никакого свиного сала, которое в течение многих месяцев, когда мы уехали из благодатной местности за Доном, было единственным жиром! Без сомнения, вина за распространение болезни лежит на питании, в котором отсутствуют овощи, картофель, молоко, яйца, масло и которое состоит почти исключительно из консервов. Однако здесь, в медпункте, есть все, что требуется: рис, манная каша со сливой или инжиром, приготовленная на молоке, которое берут у коровы в хлеву.
Рядом в комнату были доставлены трое тяжелораненых: один с ранением в голову, двое – с огнестрельными ранениями в живот. Раненный в голову был немедленно отправлен в полевой госпиталь. Я слышал, как один из оставшихся периодически ночью стонал, затем стало тихо. Он умер. Другой, несмотря ни на что, пережил криз. Ему лучше, его дела идут на поправку вдвое быстрее, чем ожидалось. Я слышу, как он тихо что-то напевает.
Флайсснер приносит почту и новости из Сталинграда. На линии фронта происходит общий процесс обустройства укрытий в зимних условиях. В каждом овраге на склонах строятся дерево– земляные сооружения.
Снова на улице стало почти по-летнему тепло. Взгляд устремляется на юг. Через открытое окно поступает чистый воздух. Над бескрайней каштановой степью глубокие, сочные краски неба. Вечером трава краснеет в лучах заходящего солнца.
Вчера вечером шел дождь, сегодня утром степь побелела. Снег и 13° мороза: наступила зима. Но небольшая печка хорошо сохраняет тепло.
В дивизии мне передали телеграмму из ОКХ, согласно которой немедленно прекращается моя командировка в 6-й армии, так что после своего лечения я должен явиться в свою войсковую часть в Восточной Пруссии. В связи с этим и потому, что нет перспектив для возобновления моей деятельности, я отправлюсь в путь, когда меня отпустит врач…
Затем все пошло очень быстро. Правда, я еще не выздоровел, но врач, который был рад освободить палату, сразу выписал меня и рекомендовал мне отправиться домой. Перед отбытием прощание с дивизией. Хохотали над парнями с пожелтевшими, впалыми глазами. Я смеялся. Мое болезненное состояние не могло подавить боль расставания.
Флайсснер отправляет автомобиль обратно в Восточную Пруссию. Наша последняя совместная поездка по холодной равнине к Дону. Кое-что мы узнали друг о друге. Он рассказал мне о тех страданиях, которыми наполнена его жизнь: «И все же, вы знайте, я не мог бы обойтись без всего этого. Поэтому я стал сильнее и могу придать кое– какую силу своим однокашникам».
В течение трех дней долетел на самолете до Восточной Пруссии, штаба ОКХ, с посадкой в Старобельске и Киеве. Бескрайние болота близ Рокитно. Я смотрю из-под нескольких шерстяных одеял вниз, тем не менее не могу избавиться от чувства сильного холода, ибо мое место, которое было рассчитано для старших офицеров, а я был самым младшим, находилось вблизи открытого иллюминатора для бортового пулеметчика.
До Варшавы была облачная и пасмурная погода, но затем небо прояснилось. Пересекли старую границу рейха. Серебристого цвета с запада, сияя, тянутся озера, они окаймляются светлыми кромками слегка заснеженных берегов. Вдоль асфальтовой дороги располагаются изящные каменные здания Восточной Пруссии, они блестят на свету и, как правило, имеют красный фасад. В самолете началось движение. Несмотря на шум двигателей, мы толкаем локтями друг друга, показываем вниз, жестикулируем. «Германия, наконец-то Германия!» Все рады, об этом говорят горящие глаза.
