Книга Судьба артиллерийского разведчика. Дивизия прорыва. От Белоруссии до Эльбы - Владилен Орлов

— Я выдержу, если хорошо оборудовать сиденье, а легкое шевеление незаметно. Пить можно из подвешенной фляжки, есть не обязательно. Только плотно позавтракать, да и бутерброд сжевать можно, если невтерпеж. От солнца там густой навес веток, а дождя пока не предвидится. Да в сильный дождь можно и незаметно слезть.

— Конечно, заманчиво, но опасно, помнишь, как Анацкого срезали, когда полез на дерево под Калинковичами?

— Так там было наступление! Жуткая стрельба. Да, и он полез на дерево днем, и это было глупо. Я первый полезу. Ну, не выдержу, соскочу. Смотрите, какое сучковатое дерево. Залезать и слезать легко.

Мы были молоды и, несмотря на опыт, неосторожны. Кроме того, я так горячо отстаивал идею, что решили рискнуть. Если не выйдет, сделаем НП, как обычно. Вечером оборудовали площадку на толстых ветках на высоте 8–10 метров. Старшина раздобыл и принес очень удобную подушку. Протянули связь, закрепили стереотрубу. Я замаскировал все так, что даже в десятке шагов почти ничего не видно. Оставили только обзор для окуляров стереотрубы.

Утром, еще не рассеялся туман, я плотно позавтракал, захватил фляжку с водой, залез, хорошо, даже удобно устроился. Ноги на ветках, за спиной ствол, руки свободны. Надел трубку телефона, настроил стереотрубу под свое паршивое зрение и стал наблюдать, поворачивая окуляры вправо — влево. Как здорово все видно! Не то что с земли. Да и близорукость не мешает. Уже в первые полчаса я обнаружил еще не законченную немецкую вышку для НП, блиндаж, куда в течение всего дня шныряли военные (с земли ничего бы не увидели). Значит, здесь командный пункт. «Привязал» обнаруженное к реперным точкам и сообщил все вниз в блиндаж. Там Комаров с Шалевичем нанесли эти цели на карту и сообщили комбату. Затем, в течение дня, засек дорогу, тянущуюся за немецкой передовой, по которой довольно часто курсировали машины, еще что-то. До часу или двух дня я не чувствовал утомления. Был возбужден и как-то по-детски доволен своей «работой». Потом стал уставать, но было вполне терпимо. Потихоньку разминался. Стреляли редко и, как я и предполагал, все понизу. Только после 16–17 часов почувствовал утомление и стал часто поглядывать, как заходит солнце. Но вот стало слегка темнеть, появился туман, и я с облегчением слез с дерева и стал энергично разминаться. Поел с аппетитом и завалился спать в блиндаже.

На другой день была очередь Шалевича. Он позавтракал, но тянул с подъемом на дерево, а уже здорово рассвело. Видно было, что эта затея ему не по нутру. Но делать нечего, и он залез. Однако долго сидеть неподвижно не смог и стал заметно шевелиться. Мы забеспокоились и крикнули, чтобы не суетился. Но тут раздался треск от неприятельского пулемета. Полетели сучья, и Шалевич стремглав скатился вниз. Мы залегли, не подымая головы. Прошла еще одна короткая очередь, и все стихло. Было неясно, заметили ли наш НП или это «профилактика». Но наблюдение с дерева прекратили, перешли на обычное, окопное устройство НП. Обзор неважный, но зато спокойнее и привычнее. Пришлось опять копать и маскировать позицию.

Через пару дней утром Комаров отправил меня и еще одного связиста на батарею, помыться и заодно вернуться с обедом и сухим пайком. Мы возвращались в батарею теплым летним лесом. Передовая с ее редкими перестрелками удалялась, обычное напряжение, когда там находишься, спадало, и было ощущение, что идем на отдых. Вот кончился лес. На поле видны огневые позиции нашей батареи, а у опушки кухня с землянкой старшины и повара. Одно орудие начало стрелять. Очевидно, шла пристрелка по нашим реперным точкам. Следовало ждать ответных действий противника. Но мы были в стороне, в лесу, у нас было ощущение тыла, хотя до передовой каких-то 2–3 километра. Помылись, подкрепились на кухне, чуть отдохнули, лежа на сухой траве под деревом, и, захватив пропитание, двинулись обратно. Только отошли на 20–30 метров от кухни, как в нескольких метрах сзади раздалась серия взрывов. Меня обдало воздушной волной, пороховым дымом. Просвистело несколько осколков. Мы уткнулись в землю, помнится, в мелкую ямку. Я оглянулся и увидел свежую воронку буквально в 2–3 метрах от себя. Чудом не накрыло снарядом и только потому, что снаряд перелетел через меня, разорвался сзади и основная масса осколков ушла вперед. Если бы он упал перед нами или это была бы мина, то нас могло изрешетить.

Если бы! Сколько еще было и будет этих «если бы», счастливых и не совсем. Конечно, привыкаешь на передовой ко всему, но подспудно, внутри, сидит напряжение и готовность к немедленной реакции. Отпускает только, когда отходим в тыл или отдыхаем в блиндаже в периоды затишья.

Но я отвлекся. Ждали следующего налета, перекатившись в расположенную рядом ямку. Опять просвистело и ударило, но уже чуть дальше. Очевидно, немцы все же засекли батарею по стрелявшей пушке и хотели подавить ответным огнем, но засекли неточно, и снаряды падали чуть в стороне, рядом с кухней. Если бы мы чуть задержались, буквально на минуту-другую, то как раз угодили бы под налет и вряд ли бы легко отделались. После второго налета мы вскочили и бегом углубились в лес, подальше от опасного места. Вот тебе и тыл! Все тихо, спокойно, и вдруг бац, обстрел. Таковы будни близ передовой. Убьют или ранят, а может, и пронесет — такова судьба даже в затишье.

Только мы вернулись в блиндаж на НП, как пришел приказ немедленно свертываться и быстрей обратно на батарею. Переезжаем. Всегда так. Только обустроишься, приказ переезжать на новое место. Весь труд насмарку. Впрочем, придут другие, и им, возможно, пригодится то, что мы нарыли. Пока смотали связь и вернулись, огневики уже цепляли орудия к машинам, кухня свернулась и была «пристегнута» к хозяйственному «Студебекеру». Мы быстро погрузились, и батарея выстроилась в походную колонну на опушке леса. Вскоре двинулись в обратную от передовой сторону, к реке, к Висле, прочь с плацдарма. Куда же нас перебрасывают? По дороге встретили другие бригады и полки нашей дивизии. Значит, всю дивизию перебрасывают с плацдарма на новое место! Возможно, к Варшаве. Там, севернее, слышны частая канонада и бомбежки. Вот и Висла. Здесь уже добротная понтонная переправа. Много зениток. В воздухе барражируют наши истребители, прикрывая переправу. Закрепились хорошо. Мы переезжаем на другой берег и после короткой остановки едем в тыл. Сначала по проселкам, а потом по шоссе на восток. Все дальше от фронта и все быстрее. С короткими остановками на дозаправку. Куда же нас перебрасывают? Уж, конечно, не под Варшаву!

Вот уже и фронта не слышно. Мелькают польские поселки. Очередная остановка в небольшом селе. Слезаем, разминаемся. Подходит пожилой поляк с косой. Спрашивает тревожно: «Отступаем, пане?» Мы смеемся и отвечаем, что нет, это уже невозможно. Нас просто перебрасывают на отдых. Кивает, что понял. Отходит, и видно, что не верит ни единому слову, сомневается. А как не сомневаться! Чего он только не повидал!

Сплошной поток артиллерии разных калибров (целая дивизия!) мчится прочь от фронта. Но нет немецкой авиации, не слышно шума приближающегося фронта, нет отступающей пехоты, только артиллерия.

Мы сами гадаем, в чем дело. Господствуют две версии. Нас отводят на отдых или собираются отправить… на Дальний Восток. Очевидно, готовится война с Японией. Нигде об этом не говорится официально и даже полуофициально. Но мы чувствуем, что так и будет. Вся логика войны говорит об этом. Есть абсолютное зло — это фашизм, особенно германский, и доктрина японской военщины о господстве японцев на Востоке. А тайные договоренности с нашими союзниками, по существу, секрет Полишинеля. Так думали многие, так думал я, так и получилось.