Книга Циолковский - Валерий Демин

Сам Циолковский также много размышлял об этом. Он опасался, что, выпустив атомного джинна из бутылки, человечество подойдет к роковой черте. Если не проявить воли и не предпринять решительных шагов, мир вскоре окажется на грани ядерной войны, и любая случайность может превратить её угрозу в апокалипсическую реальность. Опираясь на свою идею «вечного возвращения», он допускал такой вариант развития трагических событий, когда цивилизация на Земле подвергнется самоуничтожению, но сама планета уцелеет и рано или поздно даст старт новой разумной жизни.

«Природа построена хитро. Возможно, что выделение энергии будет достаточным только для того, чтобы уничтожить человечество, а Земля останется нетронутой! И тогда через многие миллионы лет человечество возродится снова. И так без конца! Это то самое, что мы находим в „Песни песней“ царя Соломона: „И идет ветер на круги своя…“ Конец света это — древняя мысль. Человечество всегда предчувствовало конец света, хотя и по-разному понимало это страшное явление. Древние полагали, что может наступить конец Вселенной со всеми её звездами, туманностями, кометами и т. д. Когда-то я читал о древних представлениях такого конца — и не только в Апокалипсисе, но и в среднеазиатских сказаниях. Там конец света связывается с движением созвездий. Кажется, о конце света говорили и древние народы, населявшие Африку и Австралию. И там конец света связывался с движением созвездий. Теперь к этому вопросу можно подойти с других позиций. О конце видимого мира — Космоса — мы ещё ничего толком не знаем, а вот искусственный конец Земли можно предупредить. Как только физики разложат атом, все мы предстанем перед решением страшного вопроса: быть или не быть? Если Шекспир вложил этот вопрос в уста Гамлета, то вскоре этим вопросом займется все человечество: быть человеку или не быть? Если конец Космоса мог быть ожидаем через неопределенное число лет — миллиарды, биллионы, триллионы, квадриллионы, секстиллионы, октиллионы и т. д., то искусственный конец земного шара, по-видимому, не за горами! Недолго остается ждать человечеству такого конца-самоубийства! А если такой конец уже заложен в природу человека, в самую его глубинную природу, требующую прекращения всего его рода, — возможно, рода неудачного, тогда и мне предстоит увидеть это светопреставление. Но я хотел бы отойти в вечность без искусственного конца, а естественно. Я презираю самоубийство, презираю харакири, презираю предельное малодушие. Человек, по-моему, прежде всего философ и воин. Он обязан жить до конца. Человечество также не может погибнуть преждевременно вследствие успехов физики. Ведь это — сплошная чепуха, ересь, безумие! Успехи физики приводят к концу человечество. Не хватает слов, чтобы выругаться как следует по этому поводу. И все же в проклятом понятии „конец света“ заложено немало некоторой порочной действительности».

* * *

Безусловно, лучшими друзьями Циолковского во все времена оставались книги. И библиотека его страдала не меньше, чем её владелец. В Боровске её уничтожил пожар. В Калуге собранную заново библиотеку погубило наводнение. После смерти ученого более чем полуторатысячная коллекция книг была передана Музею-квартире ученого. Однако в годы Великой Отечественной войны, во время оккупации Калуги фашистскими войсками, в музее разместилось подразделение связи. Немецкие «цивилизаторы» использовали книги для отопления помещёния, и после их изгнания библиотеку Циолковского пришлось воссоздавать по крупицам. Задача не из простых: одних журналов поначалу здесь насчитывалось шестьдесят наименований (в общей сложности — более 1200 различных номеров).

Понятно, что в калужской библиотеке Циолковского преобладали книги классиков мировой науки: Ньютон, Дарвин, Фламмарион, Тимирязев и др. ещё был Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона, много беллетристики — и отечественной, и западной. Например, романы Эмиля Золя Циолковский, владевший французским, читал на языке оригинала. А вот труды его соотечественника — популярнейшего в XIX веке историка Эрнеста Ренана — представлены в библиотеке в переводах, как и знаменитая книга немецкого философа Людвига Фейербаха «Сущность христианства». Из русских историков Константин Эдуардович предпочитал Николая Костомарова, в частности его работу «Русская история в жизнеописаниях её главнейших деятелей».

В 20-е и 30-е годы XX столетия в библиотеке Циолковского появилось много книг советских и современных зарубежных авторов, в том числе научно-фантастические романы «Плутония» Владимира Обручева и «Прыжок в ничто» Александра Беляева (о полете на Венеру). С последним Циолковский состоял в длительной переписке и обсуждал возможность экранизации произведения о межпланетном путешествии. Как известно, популярный советский фантаст посвятил Циолковскому одну из своих повестей — «Звезду КЭЦ» (аббревиатура — по первым буквам имени, отчества и фамилии ученого).

Интересная переписка завязалась у Циолковского и с одним из столпов русского футуризма — поэтом и художником — Давидом Бурлюком: он первым написал в Калугу, выразив восхищение идеями ученого-«будетлянина» (так футуристы пытались именовать самих себя по-русски). После эмиграции Бурлюка в Америку переписка продолжилась (всего сохранилось 12 писем). Бурлюк присылал Циолковскому иностранные журналы, статьи из газет, посвященные дирижаблестроению и ракетной технике, подарил изданную в Штатах роскошную монографию о собственном творчестве (которую Константин Эдуардович, в свою очередь, подарил при первом же знакомстве своему новому другу и будущему биографу Константину Алтайскому).

В письмах Циолковский и Бурлюк обсуждали проблемы футуризма в самом широком смысле этого понятия. Так, 19 ноября 1932 года Бурлюк писал Циолковскому:

«К.Э.! Ваше любезное поздравление с 60-летием моим я получил и берегу Ваши строки рядом с самыми важными для меня манускриптами. Ваша характеристика футуризма, как духа самостоятельности — очень удачна, глубока и характерна. Вы умеете заглядывать в нутро явлений, это относится ко всем Вашим книгам, интересным и живым. Автор в них избирает неизменно позицию, с которой до него не приходило в голову никому взглянуть на явление или вопрос. И результат от сего — разительная новизна мысли».

В другом письме Бурлюк восхищается гением Циолковского:

«С годами Вы получили способность земным взором заглядывать в будущее развития человеческой Мысли, высокого Мира Идей».

В личном архиве Циолковского сохранилось и переписанное от руки стихотворение на космическую тему, принадлежащее перу запрещённого при Советской власти и расстрелянного в 1921 году известного поэта, мэтра акмеизма, Николая Гумилева:

На далекой звезде Венере Солнце пламенней и золотистей. На Венере, ах, на Венере У деревьев синие листья. Всюду вольные звонкие воды, Реки, гейзеры, водопады Распевают в полдень песнь свободы, Ночью пламенеют, как лампады. На Венере, ах, на Венере Нету смерти терпкой и душной. Если умирают на Венере… Превращаются в пар воздушный. И блуждают золотые дымы В синих-синих вечерних кущах Иль, как редкостные пилигримы, Навещают ещё живущих.

Нет особой нужды говорить, насколько близки приведенные строки мыслям и настроению самого Циолковского. Остается только добавить, что в 1930-е и последующие годы (вплоть до середины XX века) за хранение стихов Николая Гумилева можно было получить «срок», и немалый.