Книга Дело ГКЧП - Валентин Варенников

И, наконец, может быть третий вариант нашей цели — дать полную свободу событиям, т. е. ничего не предпринимать и никого не трогать. Считать все происходящее нормальным процессом демократического развития, следовательно, не надо «драматизировать» обстановку, о чем нам постоянно напоминают некоторые члены Политбюро. В этих условиях вообще не следует вмешиваться в происходящие процессы, дать полную свободу центробежным силам. Но я предупреждаю: нам надо иметь в виду, что эти силы в конечном итоге разнесут не только Прибалтику, но и весь Советский Союз».

Вот об этом я писал в докладах, и это можно подтвердить документами, телеграммами в Москву. Об этом в 1991 году я говорил на заседании Совета Федерации, где фактически провоцировал Горбачева к тому, чтобы он обрушился на меня. Но все прошло мимо. Он вообще ушел от ответов на поставленные вопросы.

К сожалению, события развернулись по третьему, катастрофическому варианту.

Что же касается моих практических шагов по умиротворению и стабилизации обстановки, то они имели место фактически везде и постоянно. Приведу только один пример — по Баку. Буквально на третий день после похорон погибших была организована по моей инициативе встреча с коллективом одного из крупнейших заводов города— имени лейтенанта Шмидта. Первоначально встретили меня «в штыки». Несколько часов шел тяжелый, но откровенный, правдивый разговор. Однако в итоге мы расстались не только мирно, но коллектив завода пообещал через два дня прекратить забастовку и приступить к работе. И действительно, через двое суток они разыскали меня по телефону уже в Нахичевани, где я налаживал функционирование железной дороги между Арменией и Азербайджаном, и доложили, что завод работает. И таких встреч было много, в т. ч. в Вильнюсе — с коллективом завода радиоизмерительных приборов; в Степанакерте — по просьбе покойного Поляничко встречался с первым секретарем горкома КПСС, которого я убедил в том, что надо прекратить забастовку хотя бы учителей, школы должны работать — дети не обязаны испытывать на себе гнет неурядиц, которые возникли у родителей. Школы открылись. Были встречи в Цхинвале (Южная Осетия) и т. д.

Так было везде, где мне приходилось бывать. В этих шагах можно проследить мое отношение и взгляды на социально-политические проблемы и явления, которые имели место у нас в стране. Они были однозначны и преследовали одну цель — мир, стабильность, законность и порядок.

В связи с изложенным, на мой взгляд, важно обратить внимание суда на картину, которую пытается сейчас выстраивать свидетель Горбачев в показаниях следователю.

В моих показаниях, как и в показаниях свидетелей Валентина Сергеевича Павлова, Владимира Александровича Крючкова, Дмитрия Тимофеевича Язова, Олега Семеновича Шенина, Олега Дмитриевича Бакланова в ходе предварительного следствия и в показаниях других, проходящих по делу ГКЧП, весьма четко отмечено, что и устными заявлениями в различных условиях, и письменными докладами, и самими практическими действиями я и мои товарищи открыто и ясно еще до августовских 1991 года событий предпринимали шаги по недопущению катастрофы.

А пример из свидетельских показаний Станислава Ивановича Гуренко? Член Политбюро ЦК КПСС Гуренко ставит категорический вопрос о необходимости принятия мер по недопущению катастрофы, а Горбачев все это амортизирует, фактически игнорирует.

В то же время свидетель Горбачев в ходе предварительного следствия и особенно во время своих последних двухлетних выступлений по телевидению старается ввести общественность и правоохранительные органы в заблуждение. Он, в частности, говорит, что руководители, которые вошли в ГКЧП, всегда и во всем его поддерживали и что, мол, их выступление для него было неожиданным. То есть надо понимать, что вроде в лицо ему они говорили одно, то есть поддерживали и разделяли его политику, а сами фактически плели за его спиной «сети», готовили заговор!

Это лживое заявление! Оно, несомненно, является попыткой обелить себя, отвлечь внимание народа от преступных деяний Горбачева по развалу страны.

Во-первых, фактически все члены ГКЧП и другие лица ему лично официально не один раз письменно и устно докладывали о тяжелой обстановке и о необходимости принятия адекватных мер противодействия губительным тенденциям (в т. ч. речь шла и о ЧПГ о президентском правлении).

Во-вторых, сам он — Горбачев — не один раз давал личные указания многим (в т. ч. Валентину Сергеевичу Павлову, Александру Ивановичу Тизякову и др.) разработать вопрос о введении ЧП. Поэтому выход ГКЧП с предложением о введении в ряде районов ЧП не мог быть неожиданностью.

В-третьих, 23.11.90 года было принято постановление Верховного Совета «О положении в стране», где констатируется, что в стране создалась чрезвычайная обстановка, а в постановляющей части президенту четко и ясно предписывалось принять адекватные (т. е. чрезвычайные) меры.

В-четвертых, обстановка в стране, доведенная до критического рубежа, вынудила тех же членов правительства (впоследствии членов ГКЧП) просить Верховный Совет, и последний вынужден был в 1990 году принять Закон «О правовом режиме чрезвычайного положения».

В-пятых, выступление Павлова, Крючкова, Язова, Пуго на закрытом заседании Верховного Совета в июне 1991 года, их доклады — разве это не лучшее подтверждение принародного, открытого и прямого несогласия с линией Горбачева? Ведь они требовали принятия экстренных мер, чтобы предотвратить катастрофу! В том числе имелись в виду в определенных районах и особые, чрезвычайные меры. Правда, докладывалось это культурно, цивилизованно, без непарламентских выражений, что позволяет себе Горбачев в общении со своим окружением, чем, кстати, гордится.

В-шестых, сам свидетель Горбачев, чувствуя, что введение ЧП неизбежно, тоже занимался изучением этой проблемы, находясь в Крыму. Показывал нам исписанные листы. И в своих воспоминаниях говорит об этом.

Таким образом, для Горбачева принципиально ни вопрос о введении ЧП в отдельных районах страны и отраслях народного хозяйства, ни само выступление ГКЧП, им же самим и спровоцированное, не были неожиданными. И он отлично знал мнения всего своего окружения, в т. ч. лиц, которые потом вошли в ГКЧП.

Весьма важно, что он ждал и желал этого! И хотел, чтобы кто-то ввязался бы в эту историю.

Горбачев, выслушивая такие предложения и даже требования, не говорил ни «да», ни «нет»! Своим бездействием он подталкивал добросовестное окружение к выступлению. При этом расчет был таким: в зависимости от успеха или неуспеха ГКЧП принять соответствующее решение — объединиться с нужными силами. А если выступление будет безуспешным — обвинить во всех грехах. То есть во всех случаях обеспечить себе положение «на плаву».

Что же касается моих действий, то я, с учетом своего служебного и депутатского положения, а также в меру своих сил и возможностей предпринимал все, чтобы наша страна не была ввергнута в пучину бед. И делал это открыто.

Мои действия, естественно, кое-кому не нравились и у нас (Горбачеву, Яковлеву, Шеварднадзе), и за рубежом (особенно руководству США). Американцы не могли простить мне моей позиции по Прибалтике. Даже в связи с этим дважды переносили мой официальный визит в США. Это было очень наглядно. А в итоге так и не пожелали, чтобы я приехал. Считаю, что правильно сделали: тем самым раскрыли свое отношение к тем, кто был против развала СССР.