Книга Каменная грудь - Анатолий Загорный

Доброгаст расстегнул пуговицы на груди, постарался придать лицу выражение довольства, беспечности, тряхнул волосами и решительно вошел в гридницу. Его так и ослепило. Полузакрыв глаза, пьяной походкой направился прямо к затененному концу стола, ухватил кого-то за плечо и тяжело плюхнулся на скамью. Уткнулся лбом в стол и ждал: вот-вот ляжет на плечо чья-нибудь увесистая рука. Но никто не обратил внимания на незваного гостя – пир разгорался все пуще и пуще, хмель уже пошел бродить по жилам, горячить кровь, к тому же на Доброгасте был добротный скарлатный кафтан, какой не на каждом увидишь. Подождав немного, Доброгаст поднял голову и огляделся украдкой. Как все изменилось с того дня, когда он впервые увидел Святослава. Раньше в гриднице было пустынно и гулко, как в храме, а теперь… Полыхали факелы, коптили промасленные шнуры в светильнях из белой глины, потрескивали свечи, наколотые на крючья для щитов. Отражая языки огней, горела золотом огромная, во всю стену, мозаика – князь Мезамир над побежденными обрами. По углам, на поставцах в виде напряженных львиных лап дымились курильницы, пускали к потолку тонкие благовонные струйки. Стол ломился под тяжестью всевозможных яств: гуси, голуби, тетерева, черная икра, сыры. Засыпанная ворохом зеленых веток, лежала голова вепря с желтыми клыками. Общий восторг вызвало появление на столе киевских теремов, искусно вылепленных из хлеба и жира, с уложенными в виде стен петушиными гребешками.

Пили много. В огромной кованой лохани – старый, дедовских времен мед, сверху – точеная ручка ковша в виде ладьи под парусом; в глиняных поливных баклагах – мед, настоянный на корице, перце, березовых почках; в корчагах – привезенное из Тьмутаракани виноградное вино.

Холопы сбились с ног, внося и вынося блюда, обливались потом, подолгу держа пудовые серебряные умывальницы, а нужно было еще носить и носить, – в поварне ждали румяные пироги с грибами, сладкие – с медом и маком, ковриги, печенье.

Доброгаст досадовал. Кругом ненавистные, распаренные лица, выставленные из кафтанов животы, аксамитовые одежды, сверкание драгоценных камней. Пол завален объедками, кое-кто, шутки ради, бросает кости в медные щиты на стенах.

– Ратибор, одолжи нож, я свой не прихватил, свининки хочу отведать, – пробасил через весь стол Большой волхв Вакула – высокий седобородый старик.

Не успел Ратибор поднять голову, как Златолист достал кинжал и бросил его Вакуле. Кинжал воткнулся в загривок вепрю. Ввизгнули от восторга девицы – на черных платьях серебряные снежинки, разинули рты бояре, не знали, что сказать.

– Ловко!

– Отменно!

– Благодарствую, великий князь!

Довольный Златолист встал, поднял наполненную братину над головой.

– Бояре! – начал он низким голосом, в котором слышалось неподдельное волнение, торжественность. – Настало время, когда наши княжества сбросят наконец ненавистное киевское ярмо! Кровавые тени предков отомщены, они больше не будут скитаться по землям разоренных Киевом княжеств. Святослав разбит! Он прельстился кладами Крума, пошел к стенам стольной Преславы и разбит наголову! Хлопает над ним черными крыльями Дева-Обида, поет ему по ночам, нашептывает в ухо о тех, кого не щадил ни он, ни весь его подлый род! Не костер жжет его в степи – Дева-Обида дышит на него пламенем деревских городов. Он в ответе за деяния своего рода. Пусть вино его будет солоно, как пролитая им кровь!

Златолист говорил, будто одержимый, голос срывался, и не все можно было понять из его полных огня слов, но гости сидели смирнехонько, чувствуя, как ползут по спине мурашки: то ли страшно чего-то, то ли радостно, что пришли новые времена, их времена.

– Древляне, вятичи, северяне, радимичи, тиверцы, – продолжал Златолист, тыча во все стороны братиной, – радуйтесь! Радуйтесь все, у кого отняты наследные права, кто уже позабыл свое племенное имя, позабыл свою родину в этом проклятом Перуном городе. Радуйтесь, неимущие князья и бояре, отныне вы – не пленники Киевского стола, не изгои, бредущие по чужой земле. Святослав разбит! Я дарую вам волю и земли! Вознесем же благодарственные молитвы великому богу, обагрив кровью подножие Перуна. За волю!

«Да, их воля не похожа на мою, – подумалось Доброгасту, – их воля раздирать землю на части и грабить народ безнаказанно».

Златолист одним духом осушил братину.

– У-р-р-а! – завопили Бермятич и Дремлюга, поднялись и, раскачиваясь, как старые сосны под ветром, стояли взлохмаченные, осоловевшие.

– Слава Златолисту! – басил Вакула и восторженно тыкал кинжалом в глаз вепря.

Поднялся общий гвалт, шум, выкрики. Вызывающе смеялись девицы в платьях со снежинками, боярин Городецкий – рыжий, с носом, похожим на старый порепанный огурец, украдкой щупал их куриные ребрышки. Сын его, белесый, бледный, как червь, не сводил глаз с пышной груди боярыни, на которой перебирал ногами-цепочками конек красного золота. Разгорелись глаза от хмельного, забористого меда.

– Леший… лешуленька! – шептала черноволосая, набеленная, нарумяненная женщина, склоняясь к своему возлюбленному.

Рядом с Доброгастом говорили:

– Девка-то кругла, бела, как мытая репка.

– Живот у нее копной!

– Э, сынок, женщина без живота, что рыба без хвоста…

Грянули громче гудки-перегуды, понеслись по гриднице неокладные протяжные звуки, вошли танцовщицы из невольниц – хозарские девушки. Поблескивая обнаженными плечами и покачивая головками, они стали медленно проплывать перед пирующими. Тосковали о своем далеком, разрушенном царстве. Потом вдруг смятенно закружились под тревожное гудение бубнов, понеслись вихрем, разметав волосы, разбрасывая легкие покрывала, жемчужные нити, обнажая узкие бедра. Они возникли, как видение, и так же неожиданно исчезли, а в гриднице еще долго выражали восторг подгулявшие бояре.

Доброгаст поднялся со скамьи, стал пробираться среди пирующих.

– Златолист послал гонцов к Курею, каково? – наклонился он к боярину, уплетавшему за обе щеки налимью печенку, лохматому, как дворовый пес.

– Врешь!

– Клянусь Перуном, – спокойно ответил Доброгаст, положив руку на рукоять меча.

– Златолист призывает печенегов, – бросил он спорившим о чем-то юношам. Те сразу притихли, стали переглядываться, как заговорщики.

– Златолист лжет, что Святослав разбит; великий князь – в трех переходах от Киева, не верь Златолисту, он – добытчик, продался византийцам, печенегов ждет не дождется, – зашептал на ухо тысяцкому, евшему с закрытыми глазами.

– Поздравляю вас, витязи, через три дня в Киев прибудет великий князь Святослав, – встал Доброгаст между двумя воинами.

– Святослав оставил в Переяславце воеводу Волка. Златолист знает это и посему призывает хакана Курея. Крамольник!

– Да ты стой… стой! – потянул его за рукав один из воинов. – Ты сам кто будешь? Давать ли веру словам твоим?

– Я – дружинник его, гонцом из Переславца прибыл, вручил грамоту княгине Ольге. Бойтесь гнева Святослава, – отвечал Доброгаст твердо и повернулся спиной.