Книга Месть мертвеца - Шарлин Харрис

— Остается только надеяться, что сосна сможет выдержать ледяную бурю, — произнес Толливер. — Спасибо, что поставили нас в известность.

Возможно, он говорил суховато, потому что Тед слегка помрачнел.

— Я тоже надеюсь, что сосна не упадет, — буркнул он. — Очень не хотелось бы, чтобы с вами что-нибудь случилось. Тем более что вы здесь гости.

— Нам повезло, что вы тут живете, — сказала я, чтобы смягчить ожесточившееся лицо Теда. — Думаю, мне было бы страшно, если бы мы очутились здесь совсем одни.

Это осчастливило и Теда, и Ниту.

— Мы будем рядом, в соседнем доме, не забудьте позвать, если мы вам будем нужны. У нас есть любые припасы на экстренный случай, все, что может вам понадобиться.

— Я очень рада это слышать, — отозвалась я, и наконец-то, слава богу, они встали.

Мы продолжали заверять друг друга, как счастливы, что мы друг у друга есть, пока они не спустились по лестнице и не двинулись к своему дому.

Мы с Толливером принесли наверх радио, которое возили в багажнике, и теперь включили его. Вести о погоде остались прежними. Полицейские вести тоже остались прежними. Думаю, во мне таилась дикая надежда, что они кого-то арестовали, какого-нибудь подозреваемого, о котором пока молчали. А может, кто-то вошел в полицейский участок и сознался, не в силах больше нести груз вины. Так я и сказала Толливеру.

— Парень, способный сделать это с детьми, которых знал, не явится в участок и не скажет, что сожалеет, если только не жаждет внимания. Он будет злиться, что не может творить прежние дела. Ему придется вспоминать старые добрые времена, вместо того чтобы заниматься этим снова. И ты в этом виновата, — вздохнул Толливер.

Я уставилась на брата. Так вот что его угнетало.

— Я так не думаю, — как можно спокойнее сказала я. — Думаю, он явился к мотелю в приступе гнева. Но сейчас он больше всего беспокоится, как спасти свою шкуру и остаться на свободе. Он не станет делать ничего, что привлечет внимание полиции. Он заляжет и будет держаться очень тихо.

Надо отдать Толливеру должное — он и это обдумал.

— Надеюсь, — ответил он без особой убежденности. Потом подошел к окну и посмотрел вниз, в темноту. — Ты слышишь?

Я встала у окна рядом с ним.

Можно было слышать «звяк-звяк-звяк» льдинок, ударяющих в стекло. В свете, льющемся из окна и от большого фонаря снаружи, предусмотрительно направленного прямо вниз — Гамильтоны прикрепили его высоко на столбе, — мы увидели, как крошечные льдинки несутся к земле. Это было странно красивое зрелище.

Еще никогда в жизни я не чувствовала себя в полной изоляции.

Буря продолжалась, пока мы готовились ко сну.

Я устала, но вовсе не чувствовала себя такой больной, как ожидала. Голова больше не болела, да и руке стало намного лучше. Я смогла справиться с раздеванием и облачилась в пижаму почти без помощи, хотя Толливеру все равно пришлось расстегнуть мой лифчик.

Мы оба некоторое время читали. Как заметил Толливер, пока у нас еще горит свет, мы должны им пользоваться. Он читал старую книгу Харлана Кобена,[20]а я — «Дар страха» Гэвина де Беккера.[21]В конце концов мне слишком захотелось спать, и, положив книгу, я закрыла глаза.

Некоторое время спустя я услышала, как Толливер выключил лампу между нашими кроватями, а потом единственным светом, проникающим в комнату, остался слабый отсвет наружного фонаря Гамильтонов.

Прошлой ночью я была слишком измучена и не замечала его… пока некоторое время спустя не проснулась и не обнаружила, что свет погас. Дом погрузился в беспросветную темноту. Ветер завывал вокруг, как баньши, и сквозь его завывание доносился какой-то странный звук.

— Что это? — спросила я и поняла, что говорю перепуганным голосом.

— Заледеневшие ветви касаются друг друга, — ответил Толливер. — Я проснулся несколько минут назад и стал слушать. Решил, что это ветви.

Когда дело касается матери-природы, я легко пугаюсь.

— Ладно, — буркнула я, но голос мой не стал спокойнее.

— Иди сюда, моя кровать ближе к огню, — сказал Толливер. — Неси с собой одеяла.

Я и не думала, что можно так быстро выбраться из постели. Мои босые ноги простучали по доскам пола, я сдернула со своей кровати одеяла, принесла их к кровати Толливера и неуклюже набросила на нее. Скользнув в его постель, я едва смогла дождаться, пока он поправит одеяла. Зубы мои стучали от холода и страха.

— Ничего-ничего, — успокоил он, обхватив меня рукой. — Ты просто промерзла без одеял минуту-другую.

— Знаю, — согласилась я. — Я трусиха. И неженка. — Я прижалась к его теплому телу.

— Ты самый храбрый человек из всех, кого я знаю, — ответил он и, когда я прижалась лицом к его груди, спросил: — Ты меня слушаешь?

Я отодвинулась достаточно, чтобы сказать:

— Да, слушаю.

— Я не твой брат, — произнес он совершенно другим тоном.

Секунду я не слышала рева ветра вокруг дома и зловещего звяканья обледеневших ветвей.

— Знаю, — кивнула я. — Я это знаю.

И он меня поцеловал.

Я так давно его любила. Хотя все могло измениться, я не смогла не поцеловать его в ответ.

Это был долгий и настойчивый поцелуй. Я видела, как Толливер столько раз уходил с другими женщинами, но в конце концов он был со мной.

Он начал что-то говорить, но я перебила:

— Нет, не надо.

Я снова поцеловала его, теперь по собственной инициативе.

Казалось, это должно было быть ответом на его вопрос, если он вообще собирался спросить.

— Это ты, — сказала я, и Толливер поцеловал меня в шею.

Я сунула здоровую руку под его свитер, прикоснулась к столь любимой мною коже на его спине, дотронулась до почти плоских сосков. Потерлась лицом о волосы на его груди, и у него перехватило дыхание.

Его руки тоже не медлили, и когда он нашел мои груди, то издал еще один, совершенно другой звук.

Мне подумалось, что я заплачу от радости.

— Надо снять рубашку, — сказал он, и мы постарались это сделать.

— Твоя рука? — спросил Толливер.

— В порядке, не беспокойся, — прошептала я. — Только не ляг на нее, и все будет нормально.

Я чувствовала, что, если бы снова получила удар лопатой, сейчас мне было бы на это наплевать.