Книга Гендер и власть. Общество, личность и гендерная политика - Рэйвин Коннелл

В развитых капиталистических странах явно прослеживаются четыре компонента этого ядра: (а) иерархии и в целом кадры институционализированного насилия, военные и военизированные силы, полиция, системы исполнения наказаний; (б) иерархии и в целом кадры тяжелой промышленности (например, сталелитейные и нефтяные компании) и иерархии высокотехнологичных производств (компьютерное, аэрокосмическое); (в) органы планирования и контроля в центральных государственных структурах; (г) рабочая среда, где особую роль играют физическая выносливость и связь мужчин с техникой.

Связи между (а), (б) и (в) хорошо известны. Президент Эйзенхауэр, не замеченный в феминистских взглядах, предупреждал о власти «военно-промышленного комплекса» в Соединенных Штатах. Очень близкая ситуация наблюдается в Советском Союзе. В обеих странах, если пользоваться словами Джоэля Мозеса об СССР, «женщины практически полностью отчуждены от основных центров, определяющих политику». Эти части комплекса увязываются вместе с помощью идеологии, которая объединяет маскулинность, власть и технологическое насилие и которая лишь недавно попала в фокус внимания исследователей. Но именно связь трех этих компонентов с компонентом (г) имеет решающее значение для гендерной политики в целом. Эта связь обеспечивает массовую базу для милитаристских взглядов и практик, которые без такой базы могли бы вызвать отвращение населения, грозящее дестабилизацией управляющего аппарата, основанного на подобной связи компонентов власти. Вероятно, наиболее яркая особенность этой связи заключается в том, какую роль играют в ней механизмы, особенно моторные двигатели. Постепенное вытеснение всех других транспортных систем этой крайне небезопасной и экологически разрушительной технологией является иллюстрацией и одновременно средством достижения тайного союза между государством, корпоративной элитой и гегемонной маскулинностью рабочего класса.

Участники «мужского движения» 1970-х неоднократно указывали на то, что большинство мужчин на самом деле не соответствует образу жесткой, доминантной и воинственной маскулинности, которую продвигают идеологи патриархата. Но этот образ и не предназначен для того, чтобы ему соответствовать. Целлулоидный героизм Джона Уэйна или Сильвестра Сталлоне кажется героическим только по сравнению с характерами основной массы мужчин, которые ему не соответствуют. Идеология, оправдывающая ядро патриархатного комплекса и абсолютную субординацию женщин, требует создания базирующейся на гендерных признаках иерархии среди мужчин. (Я специально подчеркиваю «базирующейся на гендерных признаках», потому что дискуссии о властных отношениях между мужчинами обычно останавливаются на признании классовых и расовых различий.) Как показало освободительное движение геев, существенной частью этого процесса является создание негативного символа маскулинности в форме стигматизированных аутсайдеров, в особенности мужчин-гомосексуалов. Таким образом, в целом иерархия создается как минимум из трех элементов: гегемонной маскулинности, консервативных маскулинностей (участвующих в коллективном проекте, но не на переднем крае) и подчиненных маскулинностей.

В феминистской мысли 1970-х годов стратегическим местом и главным рычагом угнетения женщин считалась семья. Сейчас маятник качнулся далеко в другую сторону. Стало ясно, что домохозяйство и родственные отношения отнюдь не являются клинически чистым образцом подлинного патриархата. Семья как институт рассматривается сейчас скорее как периферийная, чем центральная часть патриархатного комплекса. Колин Белл и Ховард Ньюби отмечают, что для утверждения власти мужа необходимы постоянные переговоры и сделки о распределении обязанностей. Это необходимо для того, чтобы поддержать семью в рабочем порядке. Важность таких переговоров и напряжение во властных отношениях внутри семьи подтверждаются значительным корпусом специальных исследований, начиная с классической книги Мирры Комаровски «Брак “синих воротничков”» («Blue-Collar Marriage») и заканчивая более современными работами, такими как «Миры боли» («Worlds of Pain») Лилиан Рубин из Соединенных Штатов, «Гендер и классовое сознание» («Gender and Class Consciousness») Полин Хант из Великобритании, «Открытая рана» («Open Cut») Клэр Вильямс и «Матери и работающие матери» («Mothers and Working Mothers») Яна Харпера и Лин Ричардс из Австралии. В этих исследованиях также зафиксирован недавний исторический сдвиг, заключающийся в том, что мужьям стало значительно труднее утверждать открыто патриархатный режим в семье.

Оспаривание домашнего патриархата в некоторых кругах общества распространено настолько широко, что можно говорить о феминизме рабочего класса, основанном на этой борьбе в той же мере, как и на борьбе за оплачиваемый труд. И во внутрисемейной борьбе за власть жены часто одерживают победу. Исследование семьи Принс как кейса, описанное в Главе 1, также показало, что в некоторых семьях контроль со стороны отца либо подорван, либо совершенно отсутствует. Комаровски отмечала этот факт уже в 1950-х годах. Я полагаю важным признать, что здесь произошла подлинная инверсия властных отношений. Это не значит, что женщинам на время уступили власть, а потом эту власть у них опять заберут. Речь идет о сложнейших результатах домашних конфликтов и переговоров, которые тянулись годами, а то и десятилетиями.

Важно также признать, что эти локальные победы не ниспровергли патриархат. По наблюдениям Комаровски, в тех американских рабочих семьях, где жена в браке играла роль главы, это не могло быть признано публично. Внешне поддерживалась видимость мужской власти. Общий вывод: мы должны отличать глобальное, или макроотношения власти, благодаря которым женщины подчинены мужчинам на уровне всего общества, от локального, или микроситуации в конкретных домохозяйствах, на конкретных рабочих местах, в конкретных сферах. Локальный паттерн может отличаться от глобального и даже противоречить ему. Такие отклонения могут провоцировать попытки «исправления», т. е. утверждение глобальной модели в качестве нормы и на локальном уровне. Но они могут также означать наличие структурного напряжения, которое в долгосрочной перспективе может привести к изменениям.

Катексис

Для того чтобы распознать социальную структуру в сексуальности, необходимо сначала увидеть ее как социальное явление. Поэтому последующий анализ основывается на идее – высказанной в таких книгах, как «Сексуальное поведение» («Sexual Conduct») Гэньона и Саймона, «История сексуальности» Фуко и «Сексуальность и ее проблемы» («Sexuality and Its Discontents») Уикса, – о том, что сексуальность конструируется социально. Ее телесные аспекты не существуют до или вне социальных практик, с помощью которых формируются и реализуются отношения между людьми. Сексуальность осуществляется и разыгрывается, а не «выражается».

Во всех социальных отношениях присутствует эмоциональное, а возможно, и эротическое измерение. В настоящей книге, однако, акцент будет сделан на том, что в книге «Политика сексуальности при капитализме» («The Politics of Sexuality in Capitalism»), изданной «Красным Коллективом» («Red Collective»), называется «сексуально-социальными отношениями», т. е. на отношениях, образованных эмоциональной привязанностью одного человека к другому. Структуру, организующую эти привязанности, я буду называть «структурой катексиса».