Книга Я – снайпер. В боях за Севастополь и Одессу - Людмила Павличенко

Однако к середине дня бойцам 287-го полка пришлось отступить к деревне Камышлы, в пятом часу вечера они уже находились на 800 метров восточнее деревни, а 9-я рота так и вовсе попала в окружение и героически отбивалась от атак гитлеровских автоматчиков. К концу дня полк отошел еще дальше – к северо-восточным скатам Камышловского оврага.

Немалый по силе удар выдержали и солдаты 2-го Перекопского полка морской пехоты, входившего в нашу дивизию. Бросаясь в штыковые атаки, они сдерживали наступление фрицев, но вынуждены были постепенно отходить и закрепились только на позициях у западных скатов высоты 264,1. Оторваться от противника им помогли артиллеристы 69-го полка. Они стреляли из орудий калибра 76 мм прямой наводкой и уничтожили десять вражеских танков.

Эти яростные схватки происходили примерно на километр левее от расположения 54-го полка. «Разинцы» тоже вели перестрелку с гитлеровцами, но такого отчаянного вражеского напора не испытывали. Правда, несколько раз пехотные цепи немцев выходили на нейтральную полосу, расчищенную от кустарников и деревьев. Однако встреченные плотным пулеметным, автоматным и ружейным огнем, поддержанным минометами, залегали и затем откатывались назад.

Два дня гремела канонада на Мекензиевых горах. Опрокинуть наш фронт, добиться определяющего перевеса над защитниками Севастополя фашистам не удавалось. Русские бросались в контратаки и отбивали обратно занятые германцами свои огневые рубежи.

На участке первого батальона утром 19 декабря стояла тишина. Но вдруг враг начал интенсивный обстрел из пушек и минометов большого калибра. Дело привычное, и мы спрятались в наши землянки «в три наката». Затем боевое охранение сообщило о появлении немецкой техники. На поляну, лязгая гусеницами, выползала самоходка «StuG III» с короткой, точно обрубленной пушкой, и бронетранспортер «Sd.Kfz.250/1», который непрерывно вел огонь из пулемета, установленного за броневым щитком на крыше кабины. Сразу за боевыми машинами двигалось около двух батальонов стрелков и автоматчиков. Самоходку взяла на прицел наша противотанковая батарея. Разделаться же с колесно-гусеничным бронетранспортером предстояло пехоте.

По плану комбата Дромина при общем наступлении немцев на позиции первого батальона бойцам снайперского взвода следовало находиться рядом с пулеметчиками и вместе с ними отбивать атаки противника, работая по офицерам и унтер-офицерам. Мне разрешалось занять заранее подготовленный скрытый окоп на нейтральной полосе, чтобы из засады вести огонь по флангу наступающих, подавить пулеметные гнезда и расчеты минометов.

В данный момент пулеметное гнездо само приближалось ко мне со скоростью примерно 25 км в час. Приземистая и не очень большая по размеру, весом почти в шесть тонн броневая машина «Sd.Kfz.250/1» бежевого цвета, раскрашенная коричневыми и зелеными пятнами, поворачивалась левым боком, непрерывно осыпая пулями пространство перед окопами первого батальона. На боку у нее отчетливо виднелся черно-белый крест и бортовой номер «323», что означало: 3-й бронетранспортер 2-го взвода 3-й роты. Расстояние сокращалось. Автомобиль подъезжал к давно пристрелянному ориентиру – низко обломанному стволу молодого вяза. Я заглянула в окуляр оптического прицела «ПЕ» на моей «трехлинейке».

Предстояло в течение минуты решить задачку по баллистике.

Во-первых, бронетранспортер имел довольно высокие борта, и следовательно, головы пулеметчиков, так бесстрашно работавших у «МG-34», находились над землей на расстоянии более двух метров. Мой окоп, сильно углубленный в землю, имел бруствер высотой сантиметров 20, и «снайперка» лежала на нем. Между линией прицеливания и горизонтом оружия образовался угол в тридцать пять градусов, называемый «углом места цели», и сейчас он был положительным. Стало быть, прицел надо устанавливать с понижением.

Во-вторых, бронетранспортер передвигался. Это означало, что необходимо «упреждение», то есть ствол оружия надо перемещать по направлению движения цели и впереди нее, соответственно ее скорости. Сосчитать «упреждение» на дистанции 200 метров легко. Пуля из «трехлинейки» долетит до нее за 0,25 секунды. За это время немецкий броневик пройдет четыре метра. Применив в расчетах понятие «одной тысячной», я повернула боковой барабанчик на металлической трубке прицела на несколько делений, затем мягко нажала указательным пальцем на спусковой крючок. Винтовка привычно толкнула прикладом в плечо, из дула блеснула мгновенная вспышка.

На том стрельба из пулемета на крыше «Sd.Kfz.250/1» закончилась.

Солдаты повалились на дно бронетранспортера. Каски их не спасли. Русские пули прилетели снизу и поразили их в глазницы. Очень глупо поступил унтер-офицер – командир экипажа броневика. Удивленный, он поднялся из кабины в кузов, чтобы посмотреть, отчего замолчал пулемет. Ведь стрельбу противник вел только с фронта, а спереди машину защищали броневые листы толщиной около полутора сантиметров. Подумать о снайпере он не успел: моя пуля пробила ему висок.

Но те, кто внимательно наблюдал за этой атакой с командного пункта немецкого разведывательного батальона, конечно, догадались.

Буквально через минуту на рощицу, где я находилась, обрушились залпы немецких минометов «Gr.W» калибра 81 мм. Запасное, более глубокое и хорошо оборудованное укрытие у меня тут было. Трижды перекатившись через левый бок, я почти добралась до него. Однако не мина, а тяжелый снаряд вдруг разорвал воздух, поднял вверх комья земли, ветки, обломки деревьев, опавшую листву. Словно горячая лапа огромного зверя толкнула меня в правое плечо, острая боль пронзила правую лопатку – и дальше наступила темнота.

Очнулась я от холода.

Шинель и маскхалат на правом плече и спине превратились в лохмотья. Каска с разорванным ремешком валялась рядом. Деревянное ложе винтовки сломалось, ствол ее изогнулся, оптический прицел вообще отсутствовал. Самое плохое заключалось в том, что крона акации, расщепленной снарядом, упала и прижала меня к земле, не давая возможности подняться. Боль сконцентрировалась между позвоночником и правой лопаткой. Но достать до раны, перевязать ее самостоятельно я не могла. Только чувствовала, что кровь уходит. От нее на спине мокла нательная рубаха и гимнастерка.

Приближались сумерки. В лесу было очень тихо. Где-то перекатывалось эхо дальней канонады. Но здесь бой, вероятно, закончился. Чем он закончился? Где теперь мои однополчане? Куда удалось дойти фрицам? Будут ли меня искать?..

В мозгу, отуманенном болью, большой потерей крови и все усиливающимся холодом, слова распадались на слоги, утрачивали смысл, исчезали. На смену им приходили видения. Сначала неясные и смутные. Потом – другие, имевшие очертания, фигуры, лица. Но я готовилась к смерти и думала, что сейчас должна увидеть тех, кого потеряла за несколько месяцев войны. Однако ко мне обращалась мама Елена Трофимовна, ласково называемая в нашей семье Ленусей, мой добрый друг и советчик, ныне обитающая в далекой Удмуртии. Появилось и суровое лицо отца. «Беловы так просто не уходят!» – его фраза не прозвучала, а как будто отпечаталась в мозгу. Вот и сын Ростислав, мой дорогой и любимый Моржик, очень выросший за те полгода, что мы не виделись, не ребенком он стал, но угловатым подростком. Он протянул мне руку: «Мамуля!» Рука была теплой. Я ощутила ее прикосновение и с трудом открыла глаза.