Книга Ваганьковский приют - Михаил Кубеев

– И все? – удивилась Вероника. Она ожидала услышать какой-то таинственный план с похищением. Ей самой хотелось погони, выстрелов. А вместо этого предлагалось всего-навсего отвезти Риту к ворожее. – И все? – снова спросила она.

– Все, – подтвердила ворожея.

– Риту? К вам? А зачем? – невольно вырвалось у нее.

Ворожея усмехнулась.

– Я должна ей погадать. Это гадание сложное, для него подходит только один день в году.

– Какой?

– День равноденствия.

– И все?

– Теперь все. Кстати, у Маргариты в сумке будут ключи от вашей квартиры? – продолжила она.

– Ключи?

– Да.

– В самом деле? – У Вероники перехватило дыхание. Она дернулась как от удара током. Ее ключи перекочевали в сумку Риты? Надо же. Такого поворота она никак не ожидала. Ну и сестра у нее, ну и гадюка!

– Света отдаст, чтобы Маргарита приходила и проверяла квартиру. Цветочки поливала.

Вероника стиснула кулаки.

– Цветочки поливала? Мне вытащить ключи?

– Нет, не надо, – покачала головой ворожея. – Мы будем действовать по нашему плану. Ключи от нас никуда не денутся.

Вероника уже плохо соображала, когда ворожея протянула ей свою фотографию. Она автоматически взяла ее, перевернула и на обороте прочитала: «Веронике от Катерины. 24 июня – самый длинный день в году и самая короткая ночь».

– Мне, наверное, пора уходить? – Вероника сделала попытку встать.

– Еще рано, – остановила ее ворожея.

– Почему?

– Потому что вы не узнали самое главное.

– О чем?

– О вашем отце.

Вероника подумала, что ослышалась.

– И кто же он?

Ворожея помедлила, повертела головой по сторонам.

– Ваш отец никогда не был прокурором.

– Мой отец никогда не был прокурором? – вслед за ней повторила Вероника, ей захотелось рассмеяться в лицо этой зарвавшейся лгунье. Никакая она не ворожея, просто мошенница. Дает читать глупые книги, сует под нос травки, напитки, человека накачивает дурманом, а потом плетет небылицы. Вероника попыталась приподняться с кресла, но ноги ее не держали. Все тело словно налилось свинцом. Хмель вышел, но тяжесть осталась. Она видела перед собой эту смуглую женщину, и волна ненависти окатила ее.

Как она попала к ней, чего сидит и ждет? Надо уходить, позвать Игоря.

– Я прочитала об этом в дневнике Рогова, который нашла в чемодане. В том самом, который пролежал у вас тридцать лет.

– Но моя сестра не подпускала меня к нему, говорила, что там собрано всякое барахло, – с трудом сдерживая себя, проговорила Вероника.

– Барахло, – покачала головой ворожея. – А там лежали книги, которые всю жизнь собирал твой родной отец. Родной! Это у Светы отец был прокурором. А твой был писателем. Так вот в чемодане оказались книги твоего отца. Философ-мистик. И несколько книг отца Светы. Книги палача и его жертвы.

Вероника выпила залпом из рюмки. О чем говорит там ворожея, ее отец был писателем? Философ-мистик? Палач и жертва? Она сама не свихнулась? Не успела Вероника поставить рюмку, как ворожея налила ей еще.

– Тебе никогда не показывали его фотографии?

Вероника заморгала мокрыми ресницами и отрицательно замотала головой.

– Нет, никогда. Я была уверена, что мой отец Жиров, – она чуть всхлипнула.

– И в доме не хранилось ни одной фотографии незнакомого тебе мужчины? – удивилась ворожея.

– Кругом висели портреты одного Жирова. Но неужели все это правда?

– Правда, – ворожея вздохнула. – Я в чемодане отыскала его старый снимок. Он из следственного дела. За ним шпионили, фотографировали. Он очень похож на вас. Фамилия его была Рогов.

– Рогов? – переспросила Вероника.

– Да, Рогов, – подтвердила ворожея.

– Покажите его мне! – не выдержала Вероника и подпрыгнула в кресле– Я хочу его видеть! – Ее всю трясло.

Ворожея протянула ей небольшой желтый картонный снимок. На нем был изображен молодой человек лет тридцати, в кепке, улыбающийся. У него был высокий лоб, чуть припухлые губы и слегка оттопыренные уши. И курносый нос. Мальчишка-сорванец. Вероника судорожно всматривалась в фотографию, старалась отыскать похожие на нее черты.

«Неужели это мой отец, – мелькнуло в ее голове. – А ведь похож… Вот только нос коротковат. А так очень похож. Значит, ворожея не врет. Но почему все эти годы Светка скрывала от нее тайну рождения? Чего опасалась? Неужели у матери появились двое девочек от разных мужчин? И об этом ей ничего не сказали? Значит, она не Жирова, а Рогова?

– Это он, это мой? – дрожащим голосом произнесла она и вытерла тыльной стороной ладони слезы.

– Эта фотография была в его папке. Ее хранил Жиров. Он был и прокурор, и стукач, и палач, написал на Рогова донос и приложил эту фотографию…

Вероника повернула снимок обратной стороной. Синим чернильным карандашом на нем была сделана странная надпись: «Николай Рогов. Все человеческое заканчивается на кладбище».

– А что это за надпись, – Вероника с недоумением уставилась на ворожею.

– Твой отец последние годы вынужден был подрабатывать в модельной мастерской, приходил по выходным на Ваганьковское кладбище. Там читал свои рукописи местным алкашам, пил с ними. Они были его единственными слушателями…

– Писатель, – дрожащим голосом произнесла Вероника. – В самом деле? Значит, моя фамилия Рогова?

– Получается, что так. А Света, ваша сводная сестра. Единоутробная.

Волны озноба прокатывались по телу Вероники. Единоутробная?! Она не ожидала такого откровения. Хотя давно догадывалась, что в доме есть какая-то тайна, что-то от нее скрывалось, ее считали ребенком, несмышленышем.

– Ты можешь взять его рукописи, книгу. Они по праву твои, – ворожея протянула ей две папки и книгу. – Там все это написано подробно.

Вероника боялась прикоснуться к книге. У нее взмокла спина. Она неожиданно разрыдалась. Впервые в жизни громко, со всхлипами и причитаниями. Она же ничего этого не знала! Теперь ей понятно, почему к ней так относится Света, почему она затеяла эту продажу квартиры. Вероника ведь ей не родная сестра, а сводная. Единоутробная! Чужая. Ей стало жалко и себя, и этого Рогова, который даровал ей жизнь и жизнь которого от нее так бессовестно скрыли. И она, дура, всю жизнь была принуждена любить совсем чужого ей человека, которого считала своим отцом. Она не сдерживала себя. Слезы текли у нее по щекам.

– Плачь, плачь, – говорила ей на ухо ворожея и поглаживала по плечу, по шее. – Это облегчит душу, глаза станут ясными. Слезы смывают все горести, все обиды, и злость выходит с ними наружу.