Книга Абсолютная реальность - Алла Дымовская

С тем тогда и ушел. Откланялся. Честь имею, манерно переломился в поясе – целую ручку, назло Филону, – у порога, адресуясь лично фее. Зачем? Глупость, глупость. И еще раз. Глупость. Пустые понты. Зато валяться в кровати теперь ой, как приятно! Понедельник начинается в субботу. А сегодня что? Четверг. Потому что вчера была как раз среда. Бред. Зато никуда не надо, в смысле выездной работы. Вот невыездной по горло! Тематический сайт «Любодур» (шутка, понятное дело) для начинающих и алчущих «паблов коэльев», то есть, для самопальных графоманов, его очередь отвечать рецензиями на выборочные рукописи – не рукописи, конечно, клавиатурные машинописи, где «писи» ключевое слово. Вел эту паранойю в очередь с «банановой детективщицей» Зоргиной, едва, кстати, удостоили, одно крупное издательство позволило ему наняться в напарники к знаменитой дамочке, за неплохой гонорар, между прочим, еще бы, такая реклама – графоманов, хоть Саяно-Шушенскую плотину строй, столько развелось! А может, и всегда было. Ныне шла его неделя. Но… не сегодня. Не хотелось. Не моглось. А вот другого…! Леонтий потянулся, еще чуть-чуть, оп! Открыл лэптоп, напевая что-то вроде тра-ля-ля: грузись скорее, микрочипный злодей, древнючее ты железо! Затем вошел в почту. И как-то вдруг начал письмо. Оно сложилось. В голове, внезапно и отрывочно.

Послание в бутылке

«…и никогда я не думал так. До сего дня. Наверное, я все же человек стереотипов. Стереотипный человек. Я ведь совсем иное хотел Вам написать. Но не решался. Мне казалось, что послание мое выйдет грубым. Неприятным для Вас, а Вы ведь не виноваты. Я сам предложил обмен. Мыслями и жизнями даже. Наверное. Так что, не хорошо было бы с моей стороны прислать Вам письмо строгое и неприязненно-осуждающее. Что изменилось? Почему я пишу теперь? И пишу совершенно иначе, чем задумывал вначале. Не задумывал. Нет. Кем я полагал и чувствовал себя, когда только прочел Ваше ко мне ни с чем несравнимое изъявление доверия и дружелюбия.

Потому что, теперь я другой. Знаете ли, вчера я умер. Вот так. Почти по-настоящему. Но я-то был уверен, что насовсем, что сознание мое безвозвратно меркнет и это его состояние уже навсегда. Ничего дальше уже не будет. Ни для меня. Ни для кого…. Все же, может, я теперь не до конца другой, простите, соврал. Однако, не тот, что прежде. Еще два дня назад, еще – хотя бы двадцать часов назад. Не тот – отнюдь не в смысле, будто бы в мгновение ока я обернулся негодяем или напротив того, героем. Нет уж, кем родился…, Иванушке козленочком не стать, это разве в сказке, не наяву. Но думать и понимать о существующем мире и месте в нем можно по-разному. По-хорошему и по-плохому, а случается – снаружи, либо изнутри. Изнутри любая сфера – выпуклая и замкнутая, а снаружи – вогнутая и все лишь крошечный шарик, как раз один из… из многих, я имею в виду. В общем, я посмотрел на себя… ммм, не своими глазами я посмотрел. И на себя, и вокруг. Всякое бывает, знаете ли. Чего вовсе быть не может, но, тем не менее, оно есть, существует в реальности. Да и реальности… тоже не однозначные.

…все это я к чему. Будто бы за рубеж, за границы моей страны, положим, в Анголу, или в иракский Багдад, или в финляндский поселок Контиолахти, пишу о своем, пишу тому, кого не понимаю, и он, мой незримый корреспондент, тоже вряд ли меня поймет, но это не важно. Главное тут: знать – кто-то может быть не таким как ты, обязан даже быть не таким, и на самом деле не такой. Все равно, способен ты понять или нет. Прими на веру, что у каждого есть своя правда, потому что общую для всех истину знать нельзя, хотя бы потому, что для этого надо знать все. А знать все на свете не дано никому. Я думал поначалу, когда прочел в первый раз Ваше откровение – я читал его в общей сложности раз десять, наверное, – так вот, я думал, или я не в своем уме или мир вокруг меня рехнулся окончательно. Потому что, если хотя бы один нормальный человек считает за норму то, что для других кажется неприемлемым злом, то или человек этот ненормален, или… а вот «или» для меня еще вчерашним утром быть не могло. Не существовало этого «или». Ведь я еще не умирал. Впрочем, я еще и не жил. Так мне теперь кажется.

…Ваша жизнь, по крайней мере, ее детское начало, ни в малой степени не похожа на мою. Выхолощенную, непререкаемо ограниченную, где красные волчьи флажки разнообразных долгов и обязательств провешены раз и навсегда. И я читал – читал Вас и удивлялся, как же можно без этих флажков? Анархия, беспредел, несчастье. Не верил ни на единую секунду, еще вчера не верил, будто без флажков этих счастье возможно. Возможен самообман, неподлинная свобода, но счастье? Теперь я знаю. У Вас тоже были свои флажки. Другого цвета и на другого зверя, на мифического йети, снежного человека, или на единорога, в общем, на существо, пытающееся жить в мире реальном по нереальным законам. Это прекрасно и это страшно. Не Вам, но мне. Впрочем, может, Вам тоже. Тоже страшно было так жить. Но иначе было нельзя. Ваши правила и Ваши долги, те, что обозначили, размежевали на боевые квадраты Ваши детские годы, как мне кажется сегодня, скорее всего, еще категоричней, еще строже, еще безжалостней, чем все известное мне на себе самом. Я спрашивал себя, в недавнем времени, как можно жить на свете – как можно жить, не обременяясь ничем, никем, и плюя сверху вниз на общепринятое. Ныне я знаю ответ: никак. Так жить нельзя. Правда, этот же ответ я давал вчера, и позавчера, и… так далее. Но теперь я даю его с единственной поправкой. Вы так и не жили. Я это тоже знаю. Я догадался. Я прозрел. Иногда человек может поставить себе более жестокий, добровольный предел, чем даже самое нетерпимое общество потребует от него. Только – предел этот может быть любым. Одни ограничения снимаются, вырываются с мясом и кровью, чтобы тут же воздвиглись другие, еще более безжалостные – безжалостные к себе самому и своим близким. Ваша мама жила так, и заставляла так жить Вас. Плохо это или хорошо? Я понимаю лишь – я задал здесь идиотский вопрос, потому что категории подобраны неверно. В долговых самоограничениях нет таких понятий: добро или зло. Потому что, как раз любой, произвольно выбранный для себя набор обязательных правил – он-то и задает изначально, что такое хорошо, и что такое плохо. И если планка слишком высоко поднята над головами других, как следствие, возникает непонимание. Когда уровень долга слишком низок, чего ж тут не понять? Это есть у каждого в душе: эх, как бы попроще и для себя поудобней. Но чтобы насиловать собственную природу, загоняя ее в матрицу несуществующего совершенства? Нет, такое понять нельзя. Или очень трудно. Мы все, или многие из нас, или… ну хорошо, некоторые из нас, читали фантазийные, литературные биографии замечательных людей. Ленин, Рузвельт, Мао, Де Голль, Солженицын – но ни единый из нас, или мало кто из нас, на деле верил, что именно так они и жили. Скидка на выдумку, на идеальный образец, на приукрашенный «агитпроп», на воспитательный момент для юношества. А что если? Я думаю и полагаю теперь? Нет, конечно, они не жили так. Так, как о них рассказано и написано. Но они пытались. В реальности, в действительной каждодневности, у них были такие в точности флажки, как у Вашей мамы. На йети, снежного человека, и на сказочного единорога.

…а я есть обыватель. Не обольщайтесь, пожалуйста, на мой счет. Образование, воспитание, окружающая среда, единство и борьба противоположностей, чушь собачья. Необыкновенные люди вне всего. И всегда. В королевских покоях и в лавке мещанина. Франциск Ассизский был сыном купца, рыночного торговца, менялы, развращенного площадью. Принц Шакья-Муни он и был, одно слово, принцем. Толстой был графом, а Федор Михайлович – каторжником. Сотни графов и тысячи каторжников. Огромная тяжелая масса пролетариев и… только один Горький. Корсиканский головорез Бонапарт стал императором, а крестьянская девушка Жанна – спасительницей отечества и святой. Не стоит объяснять, отчего это произошло. Мне не стоит объяснять Вам, отчего это произошло. Потому что ответ Вы знаете не хуже меня…