Книга Про Клаву Иванову (сборник) - Владимир Чивилихин

– Да! А разрешите опять же закурить!

– Пожалуйста, – сказал Родион.

– Пра-шу! – сказал парень, но тут же поправился: – То есть спасибо!.. Ловко вы этого пижона!

Родион не отозвался, смотрел, как у парня мелко дрожат руки.

– А Гришку Колотилина, пьяницу и алкоголика, вы не знаете?

– Это вы будете? – Родион рассмеялся.

– Я, – гордо сказал парень. – Употребляю! Вусмерть. Можно с вами по стопарю выпить?

– Я не пью, – нахмурился Родион, заметив, что парень чуть навеселе. Добавил: – С кем попало.

Гришка растерялся, бормотнул:

– А я не кто попало.

– Кто же вы?

– Я на стройке работал, – сказал Гришка. – По шестому разряду.

– И что?

– Выгнали, – простодушно объяснил Гришка. – Можно, расскажу по порядку?

– Валяй! – Родион присел на бревно. Ему все равно сегодня делать было нечего, и парень чем-то его заинтересовал. Пусть поговорит, а что?

– Взялось все с одного случая, – обстоятельно начал Гришка. – Захожу в закусочную. Спрашиваю: «Напитки у вас бывают?» – «Коньяк», – говорят. А у меня уже характер слабый выработался. Через полчаса я захорошел. Чувствую только, вторую бутылку давлю. В углу стоят трое. «Идите спать», – говорю. Они меня пригласили на улицу и уделали. Выхожу утром на работу – весь в синяках. Мастер спрашивает: «Что это с тобой, Колотилин?» – «Родимые пятна», – говорю. «Раньше не было». – «А они, отвечаю, у меня особые, блуждающие. Сегодня здесь, завтра там». И тут он меня обидел. «Это родимые пятна капитализма», – говорит. Я ему тоже врезал. Как он молодых ребят обижает и что у них с прорабом одна лавочка. Ну, перевели в подсобники. Это меня-то, плотника первой руки!

В голосе Гришки Колотилина послышалась обида.

– Ну-ну? – сказал Родион.

– Повело совсем. С утра уж я не мог без этого. Олифу начал потаскивать, белила, рубероид. Товарищеский суд был и много другого. Потом работу совсем забросил, ни за что пятнадцать суток получил. Выселили, паспорт в милицию забрали – и сюда…

– Хорош, – сказал Родион и поднялся.

– А ловко вы сегодня этого хмыря! – восхитился Гришка. – Будто краном… Можно у тебя спросить?

– Еще рубль? – Родион глянул в те же умоляющие глаза, – Не дам.

– Да нет, – сказал Гришка. – Не то. В работу бы меня скорей взяли, а то я тут чего-нибудь сопру по мелочи.

– Давай ко мне тогда, ёлки-моталки.

Родион поднялся, пошел было, но такой уж день, видно, выдался – его догнал Евксентьевский, тронул за рукав.

– Ты на меня только не рычи, товарищ Гуляев, – сказал он и засмеялся как ни в чем не бывало. – Можно один вопрос задать?

– Спрашивайте, – сказал Родион равнодушно.

– У меня такой вопрос, товарищ Гуляев. Почему мы должны перед этим товарищем Гуцких ползать?

– Вам не понять.

– Да? Это почему же?

– Да так уж.

– А все-таки?

– Да за одно-то, что он весь осколками порван! И под сердцем у него сидит кусок немецкого железа, а он на вас, сволочей, еще нервы мотает!

– Значит, берешь меня в свою команду?

– А идите вы к едрене-фене! – Родион затоптал окурок и пошел прочь, сплевывая с губ табачную горечь.

Глава пятая

С л е д о в а т е л ь. Свидетельница Чередован, вы первый раз увидели Евксентьевского на пожаре?

– Нет, в вертолете еще обратила внимание.

С л е д о в а т е л ь. Обратили внимание? А он на вас тоже обратил внимание?

– Ну, все в одной кабине были…

С л е д о в а т е л ь. И Гуляев?

– Рядом сидел.

С л е д о в а т е л ь. А он ухаживал за вами?

– Зачем вам нужно знать такие вещи? Ну, ухаживал, если в вашем понимании…

С л е д о в а т е л ь. Я спрашиваю, этот Евксентьевский-то не ухаживал за вами?

– Вы считаете, я бы позволила?

С л е д о в а т е л ь. Значит, вы не думаете, свидетельница Чередован, что причиной преступления была ревность?

– Я даже не думаю, что и преступление-то было.

С л е д о в а т е л ь. Ваше особое мнение мы знаем. Но учтите, за ложные показания вы несете уголовную ответственность по статье сто восемьдесят первой.

– Не боюсь я ваших статей. Я правду сказала.

В субботу после обеда Родион позвонил на базу.

– Какие пироги, Платоныч?

– Горячие, – донесся голос Гуцких. – Это ты, Гуляев? Горячие пироги. Горимость высшая, пять баллов. Пластает тайга.

– Ясно. Бирюзов не прилетал?

– Хватился! Утром еще. Про тебя спрашивал.

– Ты сказал, что я в порядке?

– Сказал. А он группу-то отправил поездом, а сам пробился на гражданских самолетах. У него целая история была на пожаре…

– Что за история? Где он сейчас?

– А я его тут же на самолет и скинул в одно интересное место. Народу, понимаешь, не хватает.

– Куда же это его?

– С район Атаманки. Одного. Там здоровый пожар, надо срочно готовить вертолетную площадку. За день, думаю, сделает…

– Платоныч, – Родион сильно прижал трубку к уху. – Ты как хочешь, Платоныч, а я к нему. Когда туда вертолет?

– Послезавтра. Бригаду Неелова повезу. Ну хорошо, хорошо, Гуляев. Бюллетень ты закрыл?

– Да.

– Погоди, не бросай трубку! Еще новость. Твоя подопечная уже тут. Оформляется. Она, оказывается, с десятилеткой. Что? Придешь?

Родион слушал и не слушал – ловил краешком глаза такси, переминался в телефонной будке, и вся она ходила и скрипела…

Они встретились во дворе конторы. Родион боялся этих первых минут, думал всю дорогу, что он ей скажет, как поздоровается, и никак не мог придумать. А получилось, что они даже не поздоровались, вроде бы забыли.

– Приняли! – радостно крикнула Пина с крыльца, заметив его у ворот.

– Ух ты, ёлки-моталки!

Он рассматривал ее, словно увидел впервые в жизни. Да на то оно выходило, потому что Пина представлялась издалека другой. Платье на ней легкое было сейчас и чулки такого цвета, будто их не было совсем. А от туфель Пина длинноногая сделалась, точно городская студентка, к которым Родион всегда боялся подходить. И вся она ничем не напоминала ту бабу-растрясуху, с которой он встретился на Чертовом бучиле, только в глазах те же бесенята. Пина приблизилась.

– Ты не хлопотал тут за меня, дяденька?