Книга 100 великих тайн доисторического мира - Николай Непомнящий

Однако внимательный анализ полученных результатов позволяет прибегнуть к иному их толкованию. Если исследовать тот же самый фрагмент у различных народов, населяющих сейчас нашу планету и при надлежащих к одному и тому же виду – Ноmо sapiens, то наибольшее число несовпадений достигнет двадцати четырех. В нашумевшем исследовании Пээбо и Крингса число различий в наборе генов равнялось двадцати двум. Вывод несомненен: мы более похожи на неандертальцев, чем некоторые современные народы – друг на друга.

«Рассматривая результаты работы Пээбо, нельзя утверждать, что неандертальский человек является отдельным, обособленным видом человека, не способным к скрещиванию с Ноmо sapiens, – пишет Роберт Беднарик. – Наоборот, по всей вероятности, они скрещивались между собой, и потомство их было плодовитым и жизнеспособным». Выходит, неандертальцы растворились в пришлом населении, как жители западных римских провинций – в потоке нахлынувших в их страну варваров?

Однако и это утверждение было бы поспешным. Сотрудники российского Института археологии недавно провели анализ ДНК митохондрий, добытой из костей неандертальского ребенка. Его скелет нашли в пещере Мезмайская на Кавказе. Анализ опять же показал, что ДНК современного человека резко отличается от исследованной ДНК.

К сожалению, пока мы не можем надежно восстановить родословную человека с помощью биохимического анализа. Для этого лучше было бы проанализировать ДНК клеточного ядра, нежели митохондрий, но сделать это труднее. Ведь в каждой клетке есть несколько тысяч митохондрий и лишь одно клеточное ядро. Поэтому вероятность найти неповрежденную ДНК клеточного ядра гораздо ниже, чем митохондрий.

Конечно, будущие открытия прольют свет на многие темные пятна, мешающие понять эволюцию Ноmо sapiens и его предшественников. Одно лишь можно сказать наверняка: важная роль в ней принадлежит неандертальцу и человеку прямоходящему. Они вовсе не были примитивными громилами. Они учились думать. Они постигали мир, в котором счастливо жить довелось нам, их потомкам, мнящим себя «единственно разумными».

P.S. Считается, что последним пристанищем «неандеров» был Гибралтар: там находятся 140 пещер, где палеоантропологи изучают жизнь этих древних людей. Африка располагалась от них довольно близко. Может быть, кто-то из них успел перебраться туда, и именно на Черном континенте стоит поискать как следует потомков этих таинственно исчезнувших людей? (А может, и не исчезнувших окончательно?)

На каком языке говорили Адам и Ева?

Признаем мы дарвинизм и эволюцию или не признаем, а ученые все продолжают искать Адама и Еву. Разумеется, не тех, что были изгнаны из земного рая, а настоящих первых мужчин и женщин на нашей планете. От человекообразных обезьян их отличала не только иная физическая структура, но и прежде всего – способность говорить.

…Даже в международных академических кругах некоторые считают Виталия Шеворошкина сумасшедшим. Другие ограничиваются тем, что называют его мечтателем. Все сходятся на том, что он утопист. В чем же вина этого русского лингвиста, ставшего натурализовавшимся американцем? В том, что он посвятил свою научную жизнь совершенно безнадежному делу.

Насколько безнадежному, лучше других объясняет сам Шеворошкин: «Препятствия здесь представляются непреодолимыми, почва – зыбкой, а путь поиска – по меньшей мере неопределенным». Он ищет утраченный язык, который называет «праматерью языков», то есть доисторический язык, давший начало всем языкам мира: язык, на котором говорил первый гомо сапиенс, появившийся на Земле, как утверждают палеобиологи, около 100 тыс. лет назад.

Как восстановить язык прародителей человечества?

Трудность заключается в том, что почти никто не воспринимает Шеворошкина всерьез. Его просьбы о выделении фондов, направляемые к американским университетам, регулярно отвергаются, а Йельский университет предложил ему место при одном условии: никогда не обсуждать в аудитории свою «невероятную» теорию. К чести Шеворошкина и ради истины следует признать, что теорию моногенеза языков расценивают как правдоподобную многие лингвисты. Вместе с тем, однако, она считается недоказуемой, а следовательно, и неприменимой. В самом деле, все лингвисты, включая Шеворошкина, знают, что с течением времени языки изменяются путем изменения слов и грамматических форм, а также путем приобретения и утраты слов. Учитывая относительно высокую скорость подобных изменений, многие лингвисты полагают, что историю языка можно исследовать на «глубину», не превышающую 5000 лет.

Положение становится еще более запутанным, если добавить, что при изучении мертвых языков ученые зачастую не могут опереться на «ископаемые» свидетельства, то есть письменные тексты. Самые древние образцы письменности, обнаруженные в Месопотамии, восходят всего лишь к периоду 6000-летней давности. А в таких регионах, как Италия, переход от доисторического периода к историческому произошел еще позже – каких-нибудь 2700 лет назад. «Если бы мы, лингвисты, подобно археологам, обладали ископаемыми материалами, все, конечно же, было бы куда проще, – говорит Шеворошкин. – Однако имеются не менее строгие методы и не менее научно обоснованные концепции, позволяющие реконструировать общие истоки всех языков».

Обратимся к конкретному примеру: по-немецки, по-голландски и по-шведски «рука» произносится «ханд», по-английски – «хэнд», по-датски – «хаанд». Для объяснения такого поразительного сходства можно выдвинуть лишь три гипотезы: речь идет о простом совпадении; слово было заимствовано одним языком из другого; все перечисленные языки – одного происхождения.

Случайное совпадение применительно к стольким языкам математически невозможно, тем более что в этих же языках встречается много других совпадающих или сходных слов. Необходимо исключить и предположение о заимствовании, так как «рука» представляет собой элементарное базовое слово для любого языка. Остается, таким образом, третья гипотеза: об общем корне, иначе говоря, о том, что данное слово восходит к слову того единого языка, на котором люди говорили в прошлом.

В нашем конкретном случае речь идет о прагерманском языке, который, хотя и исчез уже давно, все же может быть реконструирован («рука» на этом языке – «хандуо»).

Следующий шаг – выявление языка, от которого ведут начало как прагерманский, так и латинский (язык, породивший семью романских языков). Этот шаг первым сделал англичанин Уильям Джонс, судья из колониальной Индии. Изучая санскрит – язык, породивший хинди и многие другие индийские языки, он обнаружил в нем элементы сходства не только с латинским и прагерманским, но также с древнегреческим и кельтским языками.

На конференции в 1786 г. сэр Уильям обнародовал свою теорию о существовании некоего общего индоевропейского языка. В дальнейшем ученые доказали, что индоевропейский язык использовался на Ближнем Востоке и в бассейнах Каспийского и Черного морей на протяжении нескольких тысячелетий начиная примерно с 5000 г. до н. э. Затем из него развились санскрит и греческий.