Книга В последнюю очередь - Анатолий Степанов

― Смотри интеллектуально не перенапрягись, руки шпане выкручивая.

Оба посмеялись, удовлетворенные каждый самим собой.

― Поймал убийцу-то из Тимирязевского леса? ― спросил Виллен.

― Поймаю! ― мрачно буркнул Александр. Надоели до тошноты однообразные дурацкие вопросы.

― Ты их не лови, Саня, ты их стреляй. И тебе хлопот меньше, и людям полезнее. А то ты их посадишь ― глянь, кто-нибудь представится, опять амнистия. И опять ты весь в мыле, днем и ночью. Головой работаешь, за ноги-руки их хватаешь, в узилище тащишь... Перпетуум-мобиле, Санек.

― Сколько уже принял? ― не в склад, не в лад поинтересовался Александр.

― Я же сказал ― сто пятьдесят.

― А веселый на четыреста.

― Я не веселый, я умный. В корень зрю.

― И что в корне разглядел?

― Суть. Суть в том, что многие и очень многие не должны жить на этой грешной и без них, на этой терпеливой земле.

― А ты?

― Что ― "а ты"? ― После ста пятидесяти Виллен туго соображал.

― Ты должен жить на этой грешной земле?

― Разумеется, ― со смешком ответил Виллен.

Александр торопливо допил пиво, глянул на часы, всем своим видом демонстрируя необходимость отчалить.

― Ну, мне пора. ― Он пожал Виллену руку и зашагал к метро.

― Так ты пристрели убийц, доставь мне такую радость! ― крикнул ему вслед Виллен.

День выдался ― что по нынешним временам редкость ― почти без происшествий, и Смирнов, не отрываясь, добил наконец злополучное дело. Закрыв последнюю страницу, он ударил кулаком в стену: созывал на совещание сотрудников вверенного ему подразделения. Подразделение в составе Сергея Ларионова и Романа Казаряна явилось незамедлительно.

― Ознакомился, ― с гордостью сообщил им Смирнов. ― Теперь вместе помозгуем.

― Мозговать рано. Данных маловато, ― возразил Казарян. ― Мы для начала покопали сверху. Сережа ― по основным вариантам, я ― по малолеткам и свидетелям. С кого хочешь начать?

― Давай-ка, Сережа, ― решил Смирнов.

― Я прошел по семерым. Пятеро законников: Георгий Черняев, он же Жорка Столб, Роман Петровский, он же Ромка Цыган, Алексей Пятко, он же Куркуль...

― Да знаем мы их всех! ― не выдержал Роман. Не ценил он дотошность и систему, любил налет на обстоятельства и озарение.

― Не перебивай, ― спокойно, как он привык это делать, осадил его Ларионов. ― Продолжаю. Леонид Жданов, он же Ленька Жбан, и Самсонов, он же Колхозник. Я специально их перечислил по порядку иерархической лестницы. В этой банде никто из них за время пребывания в уголовном мире по мокрому делу не проходил. Правда, Цыган привлекался к ответственности за драку с телесными повреждениями. Все они москвичи, за исключением Столба, проживающего в Костине Московской области.

― Потомок, следовательно, колонистов знаменитой болшевской колонии, не выдержав, прокомментировал Казарян.

― Именно, ― подтвердил Ларионов. ― Все они освобождены по амнистии с условием минус шестнадцать, а для Москвы минус сто. Естественно, что в Москве, если они действительно находятся в Москве...

― В Москве, в Москве! Я Цыгана собственными глазами видел! ― вставил Казарян.

― ...В Москве они вынуждены находиться на нелегальном положении, по хазам, ― невозмутимо продолжал Ларионов. ― Теперь ― о каждом. Номинальный главарь...

― Почему номинальный? ― спросил Смирнов.

― Свои соображения по этому поводу я уже излагал. Номинальный главарь ― Георгий Черняев. Очень силен физически, в юности занимался классической борьбой не без успеха. Сообразителен, опытен, довольно ловок. Начинал он как краснушник на Ярославской железной дороге, за что судим в 1948 году. Выйдя на свободу в пятидесятом, сменил профессию, стал гастролировать. Трижды привлекался за кражи в гостиницах в разных городах, и трижды отпущен за недоказанностью. В связи с этим стал почти легендой уголовного мира. Грабеж склада ― первый в его воровской биографии.

― Он убить мог? ― взял быка за рога Смирнов.

― По-моему, пойти на убийство может только в самом крайнем случае, спасая свою шкуру. Следующий ― Роман Петровский. Хорош собой, пользуется успехом у женщин, нахватан до того, что на первый взгляд может сойти за интеллигента. Импульсивен, легко возбудим, авантюрист по натуре. Профессия ― маршрутник, работал в основном в поездах с курортными дамочками. На убийство может пойти лишь в состоянии крайнего возбуждения. У нас не тот случай.

Алексей Пятко. Тихарь, специалист по незапертым квартирам. Труслив, жаден, до предела осторожен. Довольствуется малым, но за добытое держится зубами. За что и получил кличку Куркуль. Убьет, если у него станут отбирать его кровное. И только в этом случае, больше ни в каком.

Леонид Жданов, убитый. Щипач, и этим все сказано.

И, наконец, Николай Самсонов. Туп, злобен, неудачлив. Шуровал на вокзалах. Не столько воровал, сколько отнимал у слабых. Такого можно заставить совершить всякое.

― Серега, ты молодец! ― заорал Казарян. ― Твоя занудливая система великая вещь! Разложил все по полочкам и сразу же этим сто вопросов поставил. Кто их свел? Кто их навел? Почему они работали не по профессии?

― Где они жили до совершения преступления? ― спросил Смирнов.

― Георгий Черняев ― в Костине. Лесная, дом шесть. Роман Петровский в Шебашевском переулке, дом пятнадцать. Леонид Жданов ― улица Расоковой, дом семь, квартира двадцать три. Алексей Пятко ― Бутырский вал, дом четыре "а", квартира три, Николай Самсонов ― Третья Тверская-Ямская, дом тридцать шесть, квартира два "а".

― За исключением Черняева, все, в принципе, из одного района, сказал Смирнов. ― Вероятнее всего, были знакомы до этого дела. Но Казарян прав ― слишком, слишком разные, и все, как один, вряд ли пойдут на убийство.

― Еще несколько слов, ― Ларионов собрал бумажки и сложил их в папку. ― Склад этот ― в Ростокине, в районе, никому не известном из этой компании. Следовательно, наводка, и серьезная наводка. Для такой наводки наши бакланы ― разметчик меховой фабрики Серафим Васин и шофер Арнольд Шульгин ― люди неподходящие. Шофер не из этой конторы, он работал на пивзаводе, а Васина, я думаю, уговорили, хотя с ним сложнее территориально близок к основному составу группы.

― "Основной состав"! Прямо-таки футбольная команда, прокомментировал Казарян. ― Тогда под моей опекой ― запасные. Все четыре моих огольца, получившие срок, ― порождение уголовной романтики. Песни блатные, героические рассказы про невероятные успехи, мифы о воровском братстве, первые знакомства с деловыми, поручения по мелочевке. На самом деле играли роль отвлечения, и не более того.