Книга Антикиллер-6. Справедливость точно не отмеришь - Данил Корецкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Н-да… Сплевываешь – платят тебе, глотаешь – платишь ты… Действительно несправедливо.
– Не под…
– Впрочем, вряд ли ты когда-то платила за устриц.
– Не под…
– Откуда у тебя такие познания в сигарах? Какой-то ё… рассказывал?
– Какой ты все-таки умный! Но у меня есть и своя практика! Кстати, очень редкая… Это Антон любил сигары. Перед раскуриванием многие окунают их в дорогой коньяк, а он вставлял в нее. Правда, это он не сам придумал, а только повторял опыты Билла Клинтона с Моникой Левински. Дурные примеры заразительны, а Антон был позер, склонный подражать известным людям. Но она привнесла новизну в эту игру: специально натренированными мышцами зажимала сигару так, что приходилось применить усилие, чтобы ее выдернуть. Антона это приводило в восторг.
– Ты просто выпрашиваешь звездюлей! Хочешь прямо сейчас?! – его брови сошлись на переносице.
– Ну, не сердись, я же шучу! К тому же ты интеллигентный человек. Иди ко мне…
Мягкие умелые губы прильнули к его рту, прохладный, пахнущий мятой язычок ловко проскользнул между сжатыми зубами. Это было настолько приятно, что он даже не вспомнил, где бывал этот мятный лепесток и что нередко попадало в ее маленький кошачий ротик, не считая «мужских устриц». Точнее, вспомнил, но сделал вид, что забыл. Или что ничего не было.
Поцелуй длился дольше, чем позволяли приличия. Ей всегда было плевать на окружающих. Несколько раз она предлагала сделать минет прямо в зале ресторана, и непонятно – в шутку или всерьез. Скорей всего, соотношение было двадцать к восьмидесяти. Во всяком случае, в салоне полностью заполненного самолета она однажды это сделала. В конце концов, сделала и в ресторане. По крайне мере, начала делать.
В чопорно-респектабельной атмосфере «Мариотта» не принято рассматривать других людей. Но Хиддинк, очевидно, еще не успел изучить русские обычаи. Все остальные футболисты тоже смотрели на целующуюся пару. Такое любопытство выглядело неприличным.
– Удар с налета – и мяч в воротах! – энергично жестикулируя, напел он. Поцелуй резко улучшил настроение: из него бил кураж и бешеная внутренняя энергия.
Головы повернулись обратно.
Он победно выпятил грудь.
– Кстати, в газете опубликовали схему женского тела, с точками. Зеленые рекомендуются для поцелуев, желтые – под вопросом, а красные – запрещаются: там враждебные бактерии…
– О-о-о! – она с деланным изумлением округлила глаза. – Неужели прямо в газете показали эти запрещенные места?
Он кивнул.
– Но далеко не те, что ты думаешь. Совершенно невинные – локтевые сгибы, подмышки, ягодицы, пятки…
– Ладно, не переживай, – снисходительно улыбнулась она. – Все, что целовали всю меня и облизывали, живы и здоровы.
Он напрягся.
– Так уж и здоровы? А двести случаев дизентерии, триста аллергии, пятьсот диспепсии?! И это только то, что зарегистрировано…
– Фантазии ревности! Не злись, это же в прошлом…
– Все, съезжаем с этой темы, – он сжал ее мягкое колено. – Кажется, мы оба опьянели. Надо выпить текилы для отрезвления…
Она засмеялась.
– Это все равно что потрахаться с футбольной командой для восстановления девственности!
– У тебя все ассоциации из одного ряда!
– Да, я так устроена… И тебе это нравится!
Он промолчал. Она была права. Ему нравилось в ней все, в том числе и порочность до мозга костей!
Потом они поднялись в номер. Во дворе, внизу, гуляла богатая свадьба. Он сложил на глубокий мраморный подоконник одеяло и подушки с кровати, она быстро разделась и устроилась между толстенными стенами, прислонясь спиной к раме. Свадьба шумела, хлопали пробки от хорошего шампанского, потом загремели разноцветные салюты. Они занимались любовью под шум свадьбы и казались себе новобрачными. Во всяком случае, мэтр был счастлив, как жених. А что чувствовала она, сказать было трудно. Возможно, и ничего особенного.
И хотя с той поры прошло восемь лет, праздничные воспоминания не стерлись шероховатостями обыденной жизни.
Живые фигуры а ля Тулуз-Лотрек
Чем благородней замыслы, тем меньше у них шансов на успех.
– Это квартира всемирно известного художника Абрикосова? – раздался в трубке певучий девичий голос.
Кто это? А-а-а-а, одна рыжая коза, которая терлась здесь вместе с фотографами, когда делали подборку для… Кажется для «Люксовых Интерьеров». Потом она несколько раз заглядывала уже самостоятельно, они даже немного подружились… Как же ее зовут? Неплохая козочка: стройная фигурка, тонкие запястья и лодыжки – для настоящего художника это очень важно. Абрикосов ощутил прилив… гм… вдохновения.
– Да, это он самый! – преувеличив солидность в голосе, ответил хозяин, почувствовав, что обычный тусклый трудовой день готов засиять ослепительными радужными красками, такими, которых, увы, даже нет в его палитре.
– Здравствуйте, милейший Арсений Изотович!
«Илона!» – вспомнил художник, который до того, как после отсидки окунулся в водоворот богемы, был самым обычным Александром Игоревичем.
– Мы так соскучились по общению с возвышенным искусством! – голос девушки стал просто бархатным, и Арсений Изотович ощутил сладость ее язычка на самых чувствительных местах своего тела. Вдохновение захлестнуло его с головой, но не настолько, чтобы стереть остроту настороженности.
– А кто это «мы», Илоночка? – его голос чуть утратил вальяжность.
– О, вы меня даже запомнили! – восхитилась Илона, и никаких подозрительных ноток художник не уловил. – Мы с подругами умираем от скуки и хотели залететь к тебе, оторваться немного… Ты не против?
Абрикосов заглянул во встроенный бар, он мог выдержать почти любое нашествие гостей.
– Если подруги не страшные, – хмыкнул он.
– Ну, что-о-о в-ы-ы?! – манерно обиделась Илона. – Разве я вам когда-либо рекомендовала не красавиц?
Абрикосов не мог вспомнить: рекомендовала ли она ему кого-нибудь вообще. Но сейчас это не играло роли, значит, и говорить об этом не имело смысла.
– Если страшные, заставлю пол мыть, да и постирушку мне сделать не помешает, – задумчиво сказал Абрикосов. Он позвенел стеклом в баре и достал оттуда красивую жестяную коробку. – Во всяком случае, для тебя у меня есть действительно улетный сюрприз! Как раз для отрыва…
К приходу гостей Абрикосов приготовился основательно: накрыл стол белой скатертью, достал хорошие конфеты, ликёр, виски, шампанское, сделал бутерброды с сервелатом и сыром «Рокфор», расставил тарелки, чашки, фужеры, но главное: надел испачканный красками халат и выдвинул к окну мольберт с начатой, но не подлежащей окончанию вечной заготовкой: набросок толстой жены какого-то канувшего в Лету местного начальника в виде римской матроны с лавровым венком на голове, розовой тоге, схваченной на горле изумрудной брошью в виде ящерицы, ниже которого ничего не было – в смысле, вообще ничего, даже голого тела – просто чистый лист.
