Книга Киллер с пропеллером на мотороллере - Алексей Тарновицкий

— Расскажите мне про эту чертову аспирантуру.

— Про чертову аспирантуру… — повторил он с явным удовольствием. — Что именно вас интересует?

Этот проклятый Новоявленский держал на руках все козыри и в придачу полный комплект старших карт, в то время как я сидела против него с одними шестерками. Есть от чего получать удовольствие!

— Что меня интересует… Меня интересует примерно всё. Насколько реальна заявленная научная тема? Стоит ли она в рабочем плане профессора Михеевой? Каковы шансы на то, что Сатеку позволят получить эту аспирантуру? И если позволят, то когда?

— Ох, как много вопросов… — пожаловался полковник. — Сдается мне, что эта аспирантура действительно чертова…

— Константин Викентьевич, прошу вас.

— Понимаю, понимаю: без подтрунивания, — спохватился он. — Одно непонятно: почему вы решили, что я стану отвечать на все эти вопросы? Насколько мне известно, мы с вами не связаны никакими отношениями. Да, были кое-какие контакты, но они завершены к нашему взаимному удовлетворению. Или вы полагаете, что я вам все еще должен?

— Нет, не полагаю.

— Ну вот. Тогда в чем же дело?

Мы помолчали. Сукин сын просто-напросто держал меня за горло и откровенно наслаждался моментом полного превосходства.

— Константин Викентьевич, — сказала я. — В отличие от меня вы не нуждаетесь в ответе на свой вопрос. Давайте сделаем так. Когда вам надоест расхаживать передо мной, гордо распушив хвост, позвоните. И я охотно выслушаю ваше конкретное предложение. Баш на баш. А пока будьте здоровы.

И я повесила трубку. Всему есть предел. Нельзя позволять никому унижать тебя подобным образом — даже если речь идет о полковнике КГБ, от которого зависит в этот момент примерно всё твое будущее.

Он не перезвонил — ни в тот день, ни назавтра, ни через неделю. Но я понимала, что рано или поздно понадоблюсь. Уж если я собралась продавать душу дьяволу, важно было начать переговоры в роли партнера, а не просителя. Баш на баш — не иначе. Ты мне — мою жизнь; я тебе — чужие смерти. Вот так, просто и страшно.

Заново Новоявленский проявился только в ноябре, когда я уже начала беспокоиться всерьез. К тому времени мой любимый успел оформить и прислать справку о своем холостом статусе, и я понесла ее к сердобольной тетеньке в шиньоне. Сатек долго уговаривал меня приложить к документу несколько радужных бумажек, и я наконец согласилась. Вложила четыре двадцатипятирублевки в конверт, но не смогла вынуть его из сумки. Вот ведь какая странность: можно, оказывается, быть хладнокровным убийцей, но стесняться дать взятку. А может, и не странность: наверно, я отношусь к типу людей, которым легче воткнуть в человека нож, чем плюнуть ему в лицо.

— Вот справка, приобщите, пожалуйста, — сказала я. — Как видно, он и в самом деле неженат.

Тетенька округлила красиво намазанные глаза:

— Еще ни о чем не говорит, девочка. У них там такие справки рисуют — ай да люли… Осторожней, мой тебе совет. Хотя чехи вроде как наши, славяне. Вот когда чучмек какой-нибудь из Конго — это действительно атас…

— Нет, мой не из Конго… — Я помялась, тиская сумочку обеими руками. — Ладно, я пошла. Спасибо вам огромное.

Чиновница смерила меня сочувственным взглядом и вдруг вздохнула:

— Ну, что ты мнешься, глупая? Давай уже… что там у тебя в сумке?

Покраснев до корней волос, я положила на стол чертов конверт и выскочила из кабинета. Как она поняла? По запаху? По каким-то мельчайшим признакам — подобно Бимуле, которая задолго и безошибочно распознает мое намерение выйти с ней погулять? Или в шиньоне у нее смонтирована какая-то хитрая рентгеновская аппаратура? А может, она заключила свою секретную сделку с нечистой силой — я вот киллер-с-пропеллером-на-мотороллере, а она, скажем, беруша-мохнатые-уши… Хотя нет: беруши — это не те, кто взятки берет, это всего лишь затычки для ушей, причем не только мохнатых.

Рассуждая таким образом, я брела по площади Труда к трамвайной остановке, когда впереди вдруг затормозила черная «Волга» и шустро выскочивший водитель открыл передо мной дверцу:

— Садитесь!

Моя первая, естественная в таких обстоятельствах, мысль была крайне неутешительной: меня арестовали за дачу взятки! Какой позор! Мама сойдет с ума от стыда: нечего сказать, воспитала дочку… Поэтому я почти запела от радости, когда разглядела на заднем сиденье массивную фигуру полковника Новоявленского.

Машина рванула с места в карьер. За Театральной мы повернули вдоль Крюкова канала в направлении моего дома, но проскочили мимо на набережную Фонтанки.

— Если ко мне, то проехали, — известила я полковника.

— Не к вам, Александра Родионовна, — успокоил меня он.

«Волга» уже неслась по Московскому проспекту.

— А куда? — поинтересовалась я после продолжительной паузы. — Мама ждет меня к ужину.

Новоявленский пожал плечами:

— К сегодняшнему ужину вряд ли успеем. Но к завтрашнему завтраку — точно. Придется придумать для вашей мамы подходящее объяснение. Я уверен, что вы справитесь с этой задачей.

Я не ответила. На выезде из города Новоявленский поднял стекло, отделяющее нас от водителя.

— Ну что, Саша, поговорим?

— Говорите, Константин Викентьевич, я слушаю.

— Как я понимаю, вы подали заявление в ЗАГС.

— Правильно. Свадьба в феврале.

— При том, что нет никакой уверенности в практической осуществимости этого мероприятия.

— Отчего же? — отозвалась я, изображая крайнее изумление. — У моего жениха как раз начинается аспирантура. Он приедет, и мы поженимся.

Полковник хмыкнул.

— Аспирантура еще не утверждена, Александра Родионовна.

— Так утвердите.

— Это не так просто.

— Даже для вас? — опять изумилась я. — В жизни не поверю.

Мы немного помолчали. «Волга», обгоняя ветер, неслась по Московскому шоссе в сторону одноименной реки.

— Ладно, что мы все ходим вокруг да около, — проговорил наконец Новоявленский. — Давайте в открытую.

— Наконец-то! — откликнулась я. — Я уж думала, вы никогда этого не скажете. Что вам нужно от меня? Говорите, Константин Викентьевич, говорите.

— Вы должны дать согласие на совместную работу, — сказал он. — Я заказываю, вы исполняете. Только вы и я, никого посередке. Вам не понадобится ничего подписывать, не понадобится нигде светиться. Вы не будете числиться ни в каких списках, не будете упоминаться ни в каких отчетах. Вы никто и звать никак, человек без имени. С оперативной точки зрения вас как бы не существует. Согласны?

— Только вы и я? — повторила я, игнорируя его последний вопрос. — По-моему, нас уже сейчас трое в этой машине.