Книга Вкус жизни (сборник) - Владимир Гой

Гималаи, бесконечные пропасти, удивительной красоты водопады, рисующие в своих брызгах сказочные радуги, бурлящие со звериной злобой горные реки и тихие ручейки, как слезы вечных ледников, струятся по щекам скал, превращаясь в бурные потоки. Тут, как в сказке, по соседству расположились вечная зима с метелями и стужей и жаркое лето с жужжащими джунглями и ярким солнцем. Вряд ли на земле есть еще такое место.

Подошвы ботинок просто прилипают к каменным ступеням, и ты переступаешь с огромным усилием, кажется, так будет до бесконечности, и ты уже мысленно с мольбой смотришь в спину проводника, сверлишь ее взглядом: когда же будет привал? Но он словно создан из металла, медленно, но с постоянной скоростью то поднимается вверх, то спускается вниз. И вот наконец небольшая площадка с каменной подставкой для рюкзаков, мы наваливаемся на нее спиной, достаем бутылки с водой и пьем, пьем, пьем… А через десять минут раздается неумолимое: «Джём» («идём»), и мы снова начинаем мерить высоту ступеней то вверх, то вниз.

Керосиновая лампа ярким белым светом заливает горный приют. За большим столом, покрытым разноцветной клеенкой, собрались шерпы-проводники и путешественники из разных стран, и витает здесь дух земного братства. Горячий непальский чай с ромом в металлических кружках и блаженство вечернего привала.

Мананг

Тропа змеей вьется меж камней, набирая высоту, а до монастыря еще идти и идти. Поодаль от тропы лежит падаль, и над ней кружат орлы, готовясь к трапезе. С каждым шагом Мананг становится все меньше и вскоре превращается как бы в игрушечный городок с маленькими человечками, которые снуют по нему туда-сюда мелкими черными букашками. Вон кто-то проскакал, как блоха, это уже всадник на коне. из-за перевала открываются многочисленные белоснежные вершины Аннапурны, а совсем рядом громадой стоит Гангапурна. Все кажется нереальным, из какого-то другого мира, хочется ущипнуть себя за щеку и сказать: эй, пора просыпаться. Но ты не просыпаешься, и все остается на своих местах.

Не знаю почему, но когда я увидел его на фотографии, он напомнил мне степенных аксакалов пустыни. Его иссохшее лицо было такое же, как окружавшие его жилище скалы, – заостренное и непроницаемое. Рядом с ним перебирала четки его жена, а ее губы шептали молитву на непонятном языке. О чем она молится, что просит у Бога, мы можем только гадать.

Моему другу повязали на шею тонкую нитку, прочитали молитву, пожелав удачи в пути. Потом лама спросил:

– Закончилась ли война в Ираке?

Последний раз он смотрел телевизор два года назад в Катманду, и его очень волнует этот вопрос. Насколько мой друг смог, он проинформировал ламу. И вскоре, тепло попрощавшись, отправился в обратный путь.

Как незаметно для себя может поменяться человек. Еще совсем недавно он был циником в своем отношении к религии, а сейчас, после недолгого пути, что-то в нем изменилось, что-то в нем затронул этот седой лама, вроде они и не говорили, так, несколько слов, а его лицо и глаза стали совсем другие. Он уже не шутит на эту тему, а задумывается. Так что же получается – чтобы дать человеку веру, храмы надо разместить в труднодоступных местах, за тысячи километров от дома, и тогда потянутся люди к Всевышнему? Когда мы уже вернулись домой, я видел, как он бережет ту нить счастья, что ему повязал лама, и мне было от этого очень радостно: значит, не зря им был пройден этот путь, что-то осталось в нем более важное, чем просто горы.

Мимо меня с гигиканьем и свистом нагайки проскакал всадник, бросив на меня презрительный взгляд. Да, для него я простой «топтарь» местных троп, а он лихой наездник. Так за три часа он проскакал мимо меня из одного конца Мананга в другой несколько раз. Ну, куражится парень, как у нас на крутых машинах, ведь если ты будешь скакать Где-то по пустынной местности – что толку, все равно никто не увидит. А лошадка, честно говоря, была так себе, ниже среднего, видали и получше.

Торговцы сувенирами расположились вдоль тропы, проходящей через центр селения. С невозмутимым видом они пытаются продать простой металл за чистое серебро или красные стекляшки за настоящие рубины, а при большом желании тут можно приобрести такие же «качественные» сапфиры и другие драгоценности. Каждый будет убеждать тебя в магических свойствах своего товара. Интересоваться, когда были сделаны эти вещи, не имеет смысла, их делают сегодня так же, как и двести лет назад, и такого же качества. Создается впечатление, что приезжие для них просто бараны и дурить их можно сколько хочешь, что, кстати, у них иногда и получается.

Если кто-то думает, что у них тут царит благочестие, то он глубоко заблуждается. У каждого своя работа. Если ты торговец, то из этого вытекает и все остальное. Если ты лама, то ты лама. Если ты проводник, то ты жизнью своей будешь рисковать ради тех, кого ведешь. И так во всем. У каждого своя роль в этом мире, и каждый на своем месте.

Необыкновенный город Мананг, ни на один не похожий, как и все единственное в этом мире.

Ледник

Лодка медленно скользит по изумрудной поверхности озера Мананг. Зажатое со всех сторон пологими склонами глетчера, оно было единственным препятствием на пути к леднику Гангапурны, но мы только восторгались этой неземной красотой. Даже нависающие на склонах глыбы величиной с крупного яка, заставляющие с опаской поглядывать по сторонам, не могли испортить общего впечатления. Весла одновременно медленно опускались в воду, и лодка скользила по заснувшему озеру к противоположному берегу.

Даже на пятый день путешествия это место кажется каким-то сказочным, тут все застыло словно по велению волшебника, и стоит ему снова взмахнуть своей палочкой – горы сразу придут в движение, обрушатся вниз нависающие глыбы, вскипит эта спокойная вода и понесется вниз, сметая все на своем пути. Но пока здесь покой, даже облака окутали вершину Гангапурны и замерли неподвижно.

Проводник с опаской поглядывает по сторонам, вымеряя между камнями каждый шаг. Здесь спешить нельзя, на Востоке в горах все делают не торопясь. Спешить некуда и незачем. Горная река принесет свои воды к океану вечности гораздо быстрей, чем полноводная и спокойная – в этом мудрость жизни.

Мы говорим вполголоса, боясь потревожить замершую тишину, даже ручей от Гангапурны не шумит, он растекся по глетчеру и тихо стекает в нижнее озеро, там набирает мощь и уже дальше с шумом устремляется вниз бурной рекой, а тут он только рожден, и малыш еще тих и спокоен.

Где-то наверху сорвалась лавина, шум ее усиливается с каждой секундой и замирает. Снова тишина. Наверху, над ущельем, тонко вьется тропа, и отсюда на ней виден одинокий путник, который спускается откуда-то сверху, и вскоре он исчезает за скалами.

Мы перебираемся через нагромождения камней, с опаской проходим зыбкий песок, размытый ручьем ледника. Вдали перед нами показывается серо-белый ледник. Он лежит длинным языком, укрытый гигантским ущельем, а в конце резко обрывается, будто отсечен гигантским ножом «кукури», чтобы не выдал каких-то гималайских тайн. Мы поднимаемся на гранитный валун и видим огромную ледяную пещеру, уходящую глубоко под ледник, она напоминает сказочную пещеру Сим-Сим, в которой прятали свои сокровища разбойники. Но в этой пещере еще большая драгоценность, чем презренный металл и блестящие изумруды. Она не хранит эту драгоценность, она дарит ее людям и всему живому на земле.