Книга Любовь побеждает все - Мари Клармон

Кстати, почему Ева тогда помчалась в деревню? Да, чтобы доставить письмо. Но кому? Гамильтон к тому времени уже погиб. Может, Йену?

Да, точно! Письмо предназначалось Йену. Но почему было так важно доставить его на почту самой, а не через слуг?

Ева открыла глаза и решилась почесать пса за ухом, которое было размером с ее ладонь. Йен посмотрел через плечо, и улыбка исчезла с его лица, уступив место тревоге.

Ева окончательно вернулась из путешествия по мрачным долинам своего прошлого, куда ее силой отправила память. Она взглянула на Йена, потом — на его тетю. Им обоим ее молчание наверняка казалось странным, но Ева не могла заставить себя заговорить.

Леди Элизабет хорошо знала ту Еву, которая осталась в прошлом. Тогда они одинаково любили жизнь и умели наслаждаться ею. Тетя Йена осталась такой же, но вот Ева изменилась. И ей не хотелось, чтобы леди Блейк близко познакомилась с этой новой Евой.

Похоже, хозяйка дома так сильно обрадовалась Йену, что не сразу заметила гостью. Теперь, когда ее сияющие голубые глаза обратились к ней, то потемнели от изумления.

— Йен, что… — начала леди Блейк.

Йен прервал тетю:

— Это Ева Кэри. Ты ведь знаешь ее.

Леди Элизабет несколько принужденно улыбнулась и шагнула к ней.

— Конечно, я ее прекрасно знаю.

И после этих слов она, к ужасу Евы, наклонилась, чтобы поцеловать ее в щеку. Ева тут же отстранилась и пробормотала:

— Здравствуйте.

Леди Элизабет не сразу выпрямилась, и ее поцелуй словно завис в воздухе. Но, как и подобает даме столь высокого положения, она быстро поняла, что к чему, и произнесла:

— Здравствуй, моя дорогая.

Но когда леди Элизабет отвернулась, а потом опять взглянула на нее, Ева увидела, что глаза пожилой дамы заблестели от подступивших слез. Сказать было нечего, и эта напряженная тишина всей тяжестью легла на прекрасный мир Блайд-Касла. Лицо леди Блейк стало печальным.

— Мне очень жаль, — проговорила она.

— Не стоит, — отозвалась Ева.

Она чувствовала, что не сможет говорить с тетей Йена о своем прошлом, несмотря на всю ее доброту. И ей было страшно, что если она все-таки начнет этот рассказ, то уже не остановится.

Пес продолжал прижиматься к ее ноге, и Ева не отгоняла его, а, наоборот, гладила по голове, черпая силы в этом бесхитростном создании.

— Я устала, — как можно тверже сказала Ева, надеясь, что леди Элизабет не обидится на это слишком прямолинейное замечание.

Пожилая женщина слегка побледнела, внимательно глядя на нее, а потом заявила:

— Да, я вижу. — Потом опустила взгляд на собаку и улыбнулась, как будто все было прекрасно. — А еще я вижу, что у тебя появился новый друг.

— Друг? — тихо переспросила Ева.

— Да. Фальстаф.

Она тоже взглянула на него. Пес, подняв голову, смотрел на нее преданными черными глазами. Он тяжело дышал, открыв пасть и свесив язык набок, но морда у него была при этом невероятно милая. Еве вдруг захотелось обнять мастифа за шею, зарыться лицом в шерсть и выплакать все свое горе. Но вместо этого она убрала руку с головы пса и вздернула подбородок. Ей нельзя было падать духом — во всяком случае, не сейчас, на глазах у Йена, его тети и всех слуг.

— Наверное, любит женщин и эль? — из последних сил пошутила Ева.

Элизабет рассмеялась и ответила:

— Боюсь, эль ему не положен. Но он, правда, любит дам больше, чем джентльменов, и вообще тот еще весельчак.

Пока она говорила, ее взгляд ни на минуту не покидал лица Евы. И очень скоро в нем появилось понимание.

Посмотрев на нее пару раз, леди Элизабет узнала о ней так много, что Еве стало страшно. Она не хотела, чтобы любимая тетя Йена видела, каким темным и страдающим стало ее сердце. И ужасно боялась, что леди Блейк очень быстро заметит ее грехи, которые Ева пыталась спрятать от всего света. И за которые в итоге станет ее презирать.

Пожилая женщина опять улыбнулась Еве и сказала:

— Пойдем, дорогая, мы сейчас приготовим тебе гостевую комнату, и ты сможешь отдохнуть.

С этими словами леди Элизабет взяла ее за руку и повела в дом. Сначала Ева испугалась такой близости. Но этот простой жест словно стер те десять лет, что прошли с тех пор, как она была здесь в последний раз. Ева с удивлением поняла, что ей не хотелось отстраняться от леди Элизабет. Ее прикосновение было теплым, спокойным, дарящим уверенность. Это чувство было похоже на то, какое Ева испытывала девочкой, когда няня укутывала ее со всех сторон теплым одеялом.

Фальстаф поднялся и пошел следом за ними, на расстоянии вытянутой руки от Евы. Йен шагал рядом, и, судя по его лицу, он тоже позабыл, каким величественным было его родовое поместье, и теперь был слегка ошеломлен этим. Похоже, здесь, на краю Англии, где холодный воздух наполнял грохот морских волн, их обоих ждали серьезные испытания.

Не говоря ни слова, леди Элизабет одним взглядом отдала приказания слугам и пошла дальше. И в тот момент, когда Ева оказалась в огромном холле и ступила на пол из черно-белых мраморных плит, то поняла, что действительно стала узницей. Но узницей доброты и тех людей, которые в итоге ее спасут.

Ева не знала, что об этом думать, и потому просто молча шла вперед мимо огромных окон, выходивших на безупречный английский сад. Вскоре они оказались в гостиной, из которой открывался вид на море, увешанное белыми барашками пены.

Ева давно не видела такой красивой комнаты. В этом царстве белых и холодных голубых цветов она чувствовала себя попрошайкой. Ей было страшно садиться на диван в этом ужасном платье, с грубо остриженной головой и темной душой. Она опасалась испачкать полосатый шелк или покрытую изящной резьбой каминную доску. Боялась, что зеркала в позолоченной раме, в которых отражалась хрустальная люстра, и китайский фарфор, аккуратно расставленный на этажерках, потускнеют от ее присутствия.

Но леди Элизабет спокойно и уверенно подвела Еву к креслу и усадила на него, а руки положила на белые подлокотники, украшенные резным рисунком. Фальстаф, воспылавший к ней мгновенной и потому очень странной любовью, тут же лег рядом и положил голову на ее ноги.

Его прикосновение словно приковало Еву к реальности. И это было хорошо, потому что ей то и дело казалось, что все это только сон.

Ева села на самый край французского кресла, боясь запачкать его. Оно выглядело так изящно, словно было сделано из сахарной ваты. Два года подряд Ева видела только темные коричневые комнаты и грубые кровати. Эта роскошь давила на нее, заставляла еще больше нервничать.

Леди Элизабет расположилась в кресле в стиле ампир, обтянутом шелком цвета слоновой кости. Ее юбки легли на пол, закрыв позолоченные ножки. В эту же секунду в гостиную вошла служанка с тяжелым серебряным подносом в руках. На нем стоял чайный набор из того же благородного металла: чайник, молочник и сахарница. Почти прозрачные розовые чашки, украшенные золотыми и красными розами, парили над маленькими серебряными тарелочками, на которых лежали посыпанные сахарной пудрой булочки.