Книга Последний поход "Новика" - Юрий Шестера

— Так и сделаем! — с облегчением отозвался командир, опасавшийся вызвать своим паническим сообщением ложную тревогу.

— «Новику» оставаться на месте, предупреждая корабли эскадры о возможной опасности! — распорядился командующий, получив сообщение его командира.

«Цесаревич» круто повернул направо на четыре румба, и за ним послушно последовали корабли эскадры. А с «Новика», державшегося на месте и пропускавшего мимо себя всю колонну, беспрерывно семафорили: «Остерегайтесь плавающих мин! Остерегайтесь плавающих мин!..»

Когда же с крейсером поравнялось госпитальное судно, шедшее концевым кильватерного строя эскадры, весь левый борт которого был буквально облеплен медицинским персоналом лазарета, Андрей Петрович спросил у командира разрешения передать семафор на «Монголию».

— Какие вопросы, Андрей Петрович?! — удивился тот. — Вы же сами старший офицер крейсера!

— Командир на крейсере один, Михаил Федорович!

Шульц только развел руками — возразить было нечего. «Поднимает Андрей Петрович, как может, авторитет командира», — облегченно отметил он, с благодарностью глянув на своего ближайшего помощника.

— Передай на «Монголию» семафор: «Как настроение, Измаил Дмитриевич?» за моей подписью! — приказал тот сигнальщику.

«Отличное, Андрей Петрович, — кочегары шуруют уголек в топки голыми по пояс!» — ответили с судна.

— Узнаю почерк капитана! — улыбнулся Андрей Петрович. — Не унывает, старый морской волк…

— Но как же ему трудно держаться в строю эскадры с его-то ходом, — вздохнул командир, с тоской в глазах взглянув на единственную нещадно дымившую трубу госпитального судна.

Андрей Петрович взял в руки бинокль Цейса, висевший у него на груди, и прильнул к его окулярам, нетерпеливо осматривая ряды женщин, толпившихся у борта «Монголии». И вздрогнул, увидев Машу, навалившуюся грудью на планширь фальшборта[83]и жадно вглядывавшуюся в сторону ходового мостика крейсера, мимо которого проходило их судно, в страстной, всепоглощающей надежде увидеть его. Но для человеческого глаза далеко… А вот в окулярах бинокля она была совсем рядом — казалось, только протяни руку.

Андрей Петрович, находясь под впечатлением от увиденного, взял у сигнальщика флажки и уже сам передал семафор на «Монголию»: «Измаил Дмитриевич, передайте привет Марии Ивановне от Андрея Петровича», с благодарностью вспомнив Макарова, который еще на «Витязе» требовал от офицеров и гардемарин умения безупречной работы с флажками как по передаче, так и по приему сообщений.

Потекли томительные минуты ожидания… Было слышно, как в рупор что-то передали с мостика судна на его верхнюю палубу. И вдруг донеслись приглушенные расстоянием дружные звонкие женские голоса: «Спа-си-бо!» А затем: «С ва-ми Бог, ре-бя-та!» И у комендоров, застывших по боевому расписанию у своих орудий и не раз смотревших смерти в глаза, навернулись слезы благодарности… И никто не стыдился их — уж слишком сильным было эмоциональное воздействие напутствия женских сердец.

А «Новик», густо задымив трубами, резко набирая скорость, занял свое место в кильватере «Аскольда», шедшим под флагом начальника отряда крейсеров контр-адмирала Рейценштейна.

Через некоторое время на «Новик» поступило телеграфное сообщение с «Цесаревича»: «Благодарю за предусмотрительность! Витгефт». Шульц благодарно пожал руку Андрею Петровичу: своевременный поворот флагмана избавил эскадру от опасности прохождения через плавучее минное поле, все-таки поставленное японскими миноносцами, — с кораблей эскадры видели невдалеке от их левых бортов лениво колыхавшиеся на волнах смертоносные плавучие мины.

* * *

Обогнув минную банку, «Цесаревич» снова лег на прежний курс. Главные силы японцев, которые около двадцати минут держали курс параллельно русской эскадре, ведя лишь редкую стрельбу на дальней дистанции, повернули «все вдруг»[84]и, сблизившись до тридцати кабельтов, открыли сосредоточенный артиллерийский огонь. Русские броненосцы ответили тем же.

Когда же японская колонна круто повернула «под хвост» русской и, став недостижимой для орудий ее броненосцев, она всю силу огня своих орудий главного калибра обрушила на крейсера. И море вокруг них словно закипело. Они, конечно, тоже бешено отстреливались. Беспрерывный гул выстрелов собственных орудий, рвущие душу разрывы снарядов неприятеля, столбы дыма, гигантские взметы водяных столбов… Какой хаос! И даже крики: «Носилки!», даже кровь на палубе были лишь неизбежной подробностью смертельной схватки с врагом.

Андрей Петрович удивлялся тому, как поразительно ясно работала мысль в такие минуты. Как люди понимали всё с полуслова, по одному намеку, по жесту!

На «Аскольде» только взметнулись сигнальные флаги «Б» («Буки» — большой ход) и «Л» («Люди» — держать левее), а крейсера тотчас же дали самый полный ход и веером рассыпались влево, уходя от губительного огня японских броненосных кораблей и получив тем самым возможность отвечать своим огнем уже почти всем бортом.

— Хотел бы я видеть, сколько сложных сигналов потребовалось бы сделать в мирное время на маневрах для выполнения такого перестроения и сколько бы времени оно заняло, и какая бы каша получилась в результате всего этого! — восторженно воскликнул командир «Новика», выйдя на мостик из бронированной боевой рубки.

На что Андрей Петрович согласно кивнул головой:

— Уж это точно, Михаил Федорович! Опасность заставляет совсем по-другому работать мозги! — озвучил он свои предыдущие размышления.

— Похоже, что первая схватка закончилась в нашу пользу, — заключил Шульц, когда японцы, пройдя «под хвостом» нашей эскадры, опять повернули к югу и шли правее и сзади, поддерживая редкий огонь с дальней дистанции, на который могли отвечать только броненосцы.

— Вроде бы так, Михаил Федорович, — согласился Андрей Петрович. — Во всяком случае, серьезных потерь и видимых повреждений нет.

И командиры кораблей эскадры уже обменялись дружескими справками о состоянии своих кораблей по семафору.

В 13 часов 30 минут пробили «дробь»[85]и команде разрешено было пить послеполуденный чай, не отходя от орудий.

На палубе стоял оживленный говор, смех, шутки, слышались, конечно, и «крылатые слова».

— Прикорнуть, что ли, пока япошки нас не пристукнули? — сострил молодой матрос, примостившись поудобнее у орудия и прикрываясь брезентовым орудийным чехлом от палящих лучей солнца.

— А ты не болтай зазря, паря! Она, с косой, все слышит! — сурово оборвал его унтер-офицер и истово перекрестился.