Книга Знаменитые шпионы XX века - Рихард Зорге

И вновь коньяк, потом шампанское, «зарезервированное для оккупационных сил», оказались слишком крепкими для немца, и как и в предыдущем случае, «Робин» вновь привез его домой и тщательно просмотрел его бумаги.

«Робин» и его немецкий собутыльник стали отныне закадычными друзьями. Два или три раза в неделю они кутили — и всякий раз с результатами, приносившими глубокое удовлетворение как парижскому подполью, так и руководителям британской разведки в Лондоне. В последующие месяцы имели место бесчисленные случаи саботажа и диверсий на важных французских заводах, работающих на Германию, причину которых так и не удалось установить немецкой службе безопасности. А кроме диверсий были еще и налеты английской авиации, поражавшие всех как точностью своих ударов, так и выбранных для этого моментов .

К середине октября «Робин» уже чувствовал себя как дома в номере на четвертом этаже отеля «Ройяль Монсо», прекрасно зная, что персонал отеля уверен, что он — немец из числа сотрудников герра профессора.

Однажды вечером «Робин» заметил, что его компаньон кажется чем-то озабоченным: вопреки своей обыкновенной практике, он принялся говорить о войне. Когда они сидели в одном из ночных клубов Монпарнаса с парой девушек за компанию, немец принялся рассуждать о Роммеле и африканском корпусе, об операциях, которые, похоже, предстоят вскоре в Средиземноморье.

«Робин» внешне не выказал явного интереса, однако, когда немец повернулся к девушке, сидевшей рядом с ним, задумался, что же так обеспокоило его германского дружка? И в этот

вечер, снова уложив немца в постель, «Робин» внимательнее чем обычно просмотрел содержимое стола штандартенфюрера. И вот наконец, в одной из папок обнаружил сообщение, присланное из Берлина. Отправителем быт явно кто-то из числа высших сановников министра Шпеера — а может быть, и сам Шпеер. Речь в нем шла об операциях в Северной Африке . Запасные части к германским танкам, производившиеся во Франции, должны быть в первую очередь отправлены на североафриканский фронт, говорилось в сообщении. Все должно быть отправлено в Бриндизи для последующей перевозки Роммелю на судах итальянского конвоя, вышедшего из одного из южных портов Италии несколько дней назад. «Робин» не сомневался в ценности прочитанного и в то же утро отправил в Лондон сообщение, которое гласило: «Весьма срочно! Конвой выкодит из Бриндизи на Бенгази около 20 октября» .

А 23 октября, тогда еще генерал-лейтенант, сэр Бернард Лоу Монтгомери, недавно назначенный командующим британской восьмой армии, ударил по Эль-Аламейну. Роммель был болен и находился в госпитале близ Вены, однако по личному приказу Гитлера он выьлетел на самолете на поле боя, после того как его заместитель, фон Тома, быт захвачен в плен англичанами. День за днем продолжалась эта борьба с переменным успехом, когда, наконец, Монтгомери попытался прорвать немецкий фронт.

Для Роммеля все зависело от снабжения, и особенно снабжения топливом. Между 26 и 28 октября, когда исход битвы быт еще неясен, самолеты английских ВВС, базировавшиеся на измученной Мальте, ударили по итальянскому конвою. Конвою «Робина». Три танкера были потоплены, и у Роммеля не осталось выбора, кроме как начать долгое отступление, в конечном счете приведшее семь месяцев спустя к Кэйп Бон и массовой капитуляции трехсоттысячного германского войска перед фельдмаршалом Александером.

О потоплении танкеров «Робин», по-прежнему часто посещавший бары и ночные клубы Парижа, ничего не знал. И только после войны узнал о последствиях своих ночных поисков в столе штандартенфюрера.

Немцам, конечно, и в голову не могло прийти, что информация от высокопоставленного офицера СС в Париже с завидной регулярностью отправлялась прямиком в британскую разведку в Лондон. А этот крепко пьющий и шумно веселящийся офицер СС признавался «Робину», что он в жизни никогда так хорошо не проводил время и ничего, кроме похвал, не может сказать о своем веселом компаньоне, дорогом герре Вальтере из Страсбурга. Столь бурные ночи продолжались до осени 1942 года,

пока «Робин» не стал походить на привидение — сказались недостаток сна и переизбыток крепкого спиртного, которое он вынужден был потреблять, чтобы не отстать от герра Профессора.

Уже 8 ноября началось вторжение союзников во Французскую Северную Африку, и войска Эйзенхауэра двигались по направлению к Тунису, когда как-то вечером штандартенфюрер признался ожидавшему его в номере «Робину»:

«Не волнуйся, друг мой... относительно всех этих неудач в Северной Африке. Эти чертовы янки — чепуха. Мы, немцы, слишком умны для них со всем их бахвальством. Подожди, еще увидишь... у нас кое-что есть для них». При этих словах немец похлопал себя по нагрудному карману мундира и продолжал: «У меня здесь кое-что есть. Не могу сказать тебе, что именно, — нечто, придуманное нашим превосходным германским гением. Подождите несколько месяцев и узнаете, что я имел в виду».

Немец дал понять «Робину», что в кармане у него нечто столь секретное, что он не осмеливается даже оставить эту вещь в номере и вынужден носить ее с собой, а потому на этот раз вынужден будет отправиться в турне по барам и кабаре в мундире. «Робин» как обычно улыбнулся и ничего не сказал. Сегодня он решил не пить много: он должен уложить немца как всегда в постель и выяснить, что же находится у него в кармане. Так что в тот вечер «Жак Вальтер», сопровождавший немца из одного ночного клуба в другой, старался почти не пить. Своему компаньону он объяснил, что у него неприятности с внутренностями, и потому сегодня он не может пить так много, как обычно.

«Какой позор, мой бедный друг, а я как раз собирался отметить то, что у меня в кармане, — воскликнул эсэсовец. — Не беспокойся, я выпью за тебя то, что ты не сможешь... » И немец так напился, что его затошнило. Это совсем не устраивало «Робина». Прочистив желудок, человек вскоре может стать трезвым, и потому «Робину» пришлось начать все сначала — и час за часом он накачивал немца спиртным. Но лишь в шесть часов этого холодного и туманного декабрьского утра «Робин» почувствовал, что немецкий офицер достаточно пьян, чтобы везти его домой.

Как обычно, у клуба их поджидал «мерседес», с сонным и бледным шофером, а когда они подъехали к отелю, персонал отеля в очередной раз увидел хорошо знакомое им представление . В номере «Робин» осторожно свалил компаньона на постель. Однако немец вел себя беспокойно. Вместо того, чтобы храпеть как свинья, как он это обычно делал, он стал метаться по кровати, бормоча что-то непонятное. Потребовалось немало времени, чтобы он, наконец, задремал.

На этот раз вопрос состоял не в том, чтобы обыскать его стол. «Робину» пришлось доставать то, что находилось у немца в нагрудном кармане мундира. И когда он попытался снять мундир с немца, тот неожиданно пробормотал спросонья: «Оставь, оставь его. Я буду спать одетый».

Похоже было на то, что безнадежно пьяный офицер инстинктивно почувствовал, что у «Робина» есть какие-то намерения относительно содержимого его кармана. Но, наконец, немец забылся в пьяном сне и «Робин», затаив дыхание, осторожно просунул пальцы в карман полурастегнутого мундира немца. Немец зашевелился. Казалось, он вот-вот проснется.