Книга Последний ход за белой королевой - Олег Агранянц
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эти стоянки на основных французских дорогах – как маленькие города: рестораны, магазины, заправки. Я посмотрел на часы:
– Уже почти два. Надо в ресторан.
Желудок у французов запрограммирован: они обедают (у них это называется «завтрак») с двенадцати до двух, ужинают (у них это называется «обед») с семи до девяти.
Кики не согласилась:
– Нет, в ресторан не пойдем. Нам надо засветло добраться до границы. Возьмем по паре сандвичей. Пообедаем перед Лионом.
И здесь все французы одинаковы: два сандвича, по полбагета: один с сыром, другой с ветчиной.
Я купил сандвичи и карту.
В одном из переходов я заметил факс-аппарат. Интересно, не делает ли он копий. Я собирался сделать копии в Женеве. Но если это можно сделать здесь…
Оказалось, машина копии делает.
Я заплатил сто двадцать франков и аккуратно снял копии со всех двенадцати листов, который взял у Типографа.
– Теперь поведу я.
И снова Депарьдье и Камю.
Оссьер, Бон.
– Где будем обедать? – спросил я.
– В деревенском ресторане около Бург-ан-Бресс.
Ну, Бресс я знал. Лучшие куры в Европе.
– Попробуем бресских кур?
– Ошибся, но не намного. Не кур, но тоже птицу.
Отгадать было нетрудно.
– Утку.
– Нет.
– Неужели гуся?
– И тут ошибся. Цесарку. Около Поллиа, это махонький городишко перед Брессом, есть ферма. Туда я тебя и отвезу, и накормлю настоящей цесаркой. Это дорого, но мне повезло, мой спутник не только не бедный, но и не скупой.
После Шалона мы повернули налево, и еще через двадцать минут, ровно в семь часов, я подрулил к одноэтажному зданию с вывеской «Веселая цесарка», хотя, на мой взгляд, это место вряд ли должно веселить цесарок.
– Это здесь. Цесарка – это цесарка. Американка вообще не знает, что такое цесарка, немка знает, но экономит и не покупает, итальянка покупает на черном рынке, и ей вместо цесарки продают недокормленную курицу. Только француженка знает, где можно дешево купить настоящую цесарку.
Цесарка действительно оказалась прекрасной.
И опять в путь. Я хотел снова сесть за руль, Кики меня остановила:
– Лучше я, скоро граница.
Минут через сорок подъехали к пограничной будке.
Кики остановила машину в трех метрах от будки, оттуда вышел вежливый швейцарский пограничник:
– Цель поездки?
– Увеличить в Швейцарии число красивых женщин, – ответила Кики.
Пограничник улыбнулся:
– Жалко только, что мадам с супругом. Я вам завидую, месье.
И мы проехали, не предъявив документов.
– Куда дальше? – спросила Кики.
– Прямо. Скоро мы будем на улице Сервьетт. А там рядом отель Бристоль.
Сейчас слева покажется вокзал Корнавен. Я всегда улыбаюсь, когда вижу этот вокзал. Лет десять назад я летал в Женеву, чтобы встретиться с неким господином Анри Корнавеном, однофамильцем знаменитого женевского вокзала. Он так и представлялся: однофамилец вокзала. Этот однофамилец был совершенно спившимся субъектом, которого отловили мои коллеги. Я приехал, чтобы предложить ему баснословную сумму. Он, разумеется, согласился, и мы отправились к нотариусу, где и оформили его согласие на использование его фамилии в качестве торговой марки для «некоторых товаров». Этим «некоторым товаром» были часики Третьего часового завода в Москве, которые мы поставляли в огромных количествах в Африку и Латинскую Америку. На циферблате гордо значилось «Корнавен», а чтобы прочесть «Made in USSR», нужно было изловчиться открыть корпус и вооружиться лупой. Африканцы и латины покупали наши часы, уверенные в том, что они самые что ни на есть швейцарские. Свиссы активно проявляли недовольство, слали нам ноты, но с юридической точки зрения наша позиция была абсолютно безупречной. Часы продаются до сих пор.
Я рассказал эту историю Кики. Реакция ее была неожиданной:
– Ты хочешь проделать со мной то же самое? Я – Дижон, Анжелика Дижон. Вы собираетесь выпускать какую-нибудь гадость и дать ей название «дижонская горчица»? Чтобы я продала национальную гордость! Хотя, если поторговаться…
Я не стал вдаваться в политико-гастрономические споры, тем более, что, по моему мнению, наша горчица не так уж плоха. Улица Сервьетт плавно перешла в улицу Мон Блан.
– Направо наша гостинца.
– Теперь в номер и спать, – заявила Кики и добавила: – Никаких непонятных движений.
Я открыл тяжелую дверь. В холле на креслах сидели две солидные дамы и оживленно беседовали. Я подошел к седовласому портье:
– Мадам и месье Лонов. Нам нужен номер.
– Рады вас приветствовать у нас снова, месье Лонов. Надолго к нам?
– Две ночи. Может быть, больше.
– Ресторан уже закрыт.
– Спасибо. Мы с супругой пообедали в Брессе.
Портье понимающе улыбнулся:
– Бресс! Спокойной ночи.
В этом отеле у старых клиентов паспортов не спрашивают. Это я хорошо знал.
Утром завтрак в кафе.
Я поинтересовался у портье, работают ли банки в субботу.
– О да, месье Лонов. Банки в субботу работают.
– Мы уже прощаемся? – спросила Кики.
Нет. Мы вместе с ней пойдем в банк. Французские спецслужбы могут заинтересоваться, если уже не заинтересовались, моими похождениями со статуэткой. Найдут Кики, начнут расспрашивать. Будет лучше, если она им расскажет, что я положил статуэтку в банк, и скажет, в какой. А дальше уже их дело.
– Сначала найдем банк «Люмме и Корпкс». Адрес: шестьдесят четыре, улица дю Рон.
Это по ту сторону реки. Три остановки на трамвае. Солидное серое трехэтажное здание, каких сотни в Женеве, и скромная табличка: «Люмме и Корпкс».
– Подожди меня в кафе напротив. Я скоро.
Недолгий разговор с любезным клерком – и я в отделении для хранения ценных предметов.
– Вы хотите бокс и номерной счет?
Именно этого я и хотел.
– Какого размера бокс?
Я показал статуэтку.
Через десять минут, уплатив двести франков, я входил в кафе, где меня ждала Кики. В руках я держал бумажку, на которую клерк записал номер о двенадцати цифрах. Теперь любой, назвав этот номер, мог получить Гоголя. Банков, столь просто осуществляющих подобные операции, в Швейцарии осталось немного, теперь понятно, почему они выбрали именно этот. Все разговоры о Лугано и Моска могли оказаться просто туфтой.