Книга Иванова свобода - Олег Радзинский

Он слушал меня, отвечал невпопад и вдруг стал кричать:

– Отпустите! Разобьется сейчас! Разобьется же! Вот здесь отпустите!

Затем у него забрали трубку, и женский голос:

– Кто это? Вы кому звоните?

Я объяснила, рассказала, что бабушка умерла. Женщина оказалась его дочкой – старше моей мамы. Зовут Женя. Что ты Ланочка какая я тебе Евгения Максимовна просто Женя ты мне как родная. Я ее видела несколько раз, когда была маленькая, а потом они перестали к нам ходить. Что-то между ней и бабушкой, не знаю что.

Женя сказала, что Максим Леонидович болен: Паркинсон. У него все трясется, и он плохо соображает. Она обязательно придет на похороны, поможет. Бабушка была ей как родная. Спросила про маму. Та ей тоже как родная. Мы ей все как родные.

После похорон Женя стала часто заходить на Покровский. Приходит, сидит, говорит о себе. Никогда не была замужем, детей нет. На пенсии по здоровью, раньше работала юристом в министерстве; она объясняла где, но я не очень внимательно слушала. А нужно было слушать.

Прошло восемь месяцев с похорон, когда Женя позвонила и сказала, что хочет зайти. У меня как раз сессия, ничего не готово, целыми днями в училище. Договорились на среду утром, перед экзаменом: Воображаемые Действия, этюд без слов. Все на курсе выбирали что-то понятное, физическое: гладить, стирать, готовить. Узнаваемые действия. А я выбрала сложный этюд: Свидание. С воображаемым партнером.

Все мои свидания – с воображаемыми партнерами. Теперь будет еще сложнее: мне осталось только воображаемое. Буду оттачивать актерское мастерство: без слов, без движений, без партнеров. Одно воображение. Театр одной актрисы. И одной зрительницы.

Женя пришла с молодым мужчиной в замшевой куртке. Я не поняла, кто он, хотя она его представила еще в прихожей: если мне человек не важен, я не запоминаю имен. У него была черная папка, из кожзаменителя. Я всегда знаю, когда настоящая кожа, а когда нет. Это папка была из фальшивой.

Мы прошли в большую комнату, где я села на диван, на котором когда-то прыгала. Чувствовалось, что он весь продавлен. Женя и мужчина продолжали стоять.

– Ланочка, – сказала Женя, – мы пришли обсудить твой переезд.

Я молчала, поскольку привыкла ей не отвечать: она часто подолгу говорила без перерыва, рассказывая о неинтересном своем. Она редко говорила интересные вещи.

– Я тебя не хочу торопить, но процесс пора начинать, – сказала Женя. – У тебя есть что-нибудь на примете?

– Что на примете? – не поняла я. – Вы про что?

Мне было пора в училище, и я уже хотела извиниться, когда мужчина открыл папку и протянул мне документы с печатями. Он ничего не сказал, а просто дал документы. Я на них посмотрела, попыталась читать, но не поняла. Сверху крупным толстым шрифтом было напечатано: ПОСТАНОВЛЕНИЕ ПО ДЕЛУ ОБ УСТАНОВЛЕНИИ ПРАВОНАСЛЕДИЯ.

Я мало что поняла из постановления, но запомнила одно выражение, оно мне понравилось: правообразующий документ. Там говорилось, что в связи с отсутствием правообразующего документа суд по заявлению Бельской Евгении Максимовны, действующей на основании генеральной доверенности от своего отца, Бельского Максима Леонидовича, установил факт отсутствия заявлений от других наследников и постановил, что заявитель Бельский может вступить в права наследования после смерти своей мачехи Бельской Веры Павловны.

Я боялась опоздать на экзамен и все равно не понимала, о чем идет речь. Я не хотела обижать Женю: она говорила, что я ей как родная, у нее своих детей не было. Она мне часто давала деньги – просто так, пойти в кафе.

– Это о чем, Женя? – спросила я. – Какое наследование?

Я протянула бумагу обратно. Женя посмотрела на мужчину.

Тот сморгнул и сказал:

– Коротков Валерий Николаевич, судебный исполнитель. У меня имеется копия судебного решения об освобождении вами жилплощади. Ознакомьтесь, пожалуйста.

Он дал мне еще одну бумагу, я ее даже читать не стала. Я боялась опоздать на экзамен.

– Какой жилплощади? – Я уже начинала понимать. – Почему освободить? Я здесь прописана.

– Ланочка, – сказала Женя, – ты здесь не прописана. Ты прописана в Дегунине, в маминой старой квартире. У нас имеется выписка из домоуправления.

Она хотела мне ее показать, но я не стала смотреть. Это была правда – бабушка Вера часто говорила, что меня нужно оттуда выписать и прописать на Покровском, но этим должна была заниматься мама, а ее никогда не было в Москве. Так мы и тянули, потому что было не важно. Никто ж не думал, что бабушка умрет.

– Я тебя не тороплю, – пояснила Женя, когда они уходили, – но процесс надо начинать. У нас на эту квартиру уже есть покупатель.

За этюд мне поставили пятерку.

– Отлично, Бельская, – низким бархатным голосом сказала Анна Константиновна, – все понятно, и эмоции хорошо донесены. Очень убедительно сыграла радость от встречи с любимым человеком. Растешь.

На самом деле я играла, что воображаемый он меня бросает. Играла отчаяние. Анне Константиновне я решила об этом не говорить.

Через две недели я поселилась в Дегунине. Две маленькие смежные комнаты, кухня пять метров. Мы с Митей до сих пор там живем.

Квартира долго пустовала: мама когда-то ее сдавала, а потом прекратила, потому что боялась, что после жильцов ремонт обойдется дороже. Квартира стояла пустой много лет и отвыкла от людей. Пол скрипел, словно не хотел, чтобы по нему ходили, горячая вода выплескивалась из крана, будто пыталась обжечь. Квартира меня не любила и старалась выгнать, чтобы остаться наедине со своей пустотой. Я обживала ее, узнавая ее секреты: трещина в стене коридора, мышиное гнездо за плинтусом в кухне, ночной перестук батарей. Ветер всегда дул в балконную дверь и никогда – в окна. Отчего? Кто знает. Я решила принять в ней все как есть, чтобы она приняла меня.

Бланш потеряла свое поместье, Мечту, я потеряла бабушкину квартиру. Словно готовилась к роли – школа переживания, жить на сцене по правде, как учил Станиславский. Вот и получилось по правде.

Все бы стало настоящим,

Если б верил ты в меня.

Когда я уезжала с Покровского, Женя стояла в большой комнате и ждала. Она отчего-то не хотела садиться и стояла все три часа, пока я собирала вещи. Она дала мне тридцать тысяч рублей – начать взрослую жизнь – и копию постановления суда. До сих пор не понимаю зачем.

– Женя, – вспомнила я, – а что такое “правообразующий документ”? Который отсутствует?

– Это завещание, Ланочка, – пояснила Женя. – Вера Павловна не оставила завещания. А после ее смерти твоя мама не подала заявления о вступлении в права наследства. Если хочешь знать мое мнение, это вопиющая юридическая безграмотность. И легкомыслие: если самой не нужно, хотя бы подумала о тебе. Говорю это, потому что ты мне не чужая.