Книга Лев Африканский - Амин Маалуф

Но не успел, ибо султан по странному совпадению умер на следующий день после визита моего дяди во дворец.

Уверять, что в нашем доме долго оплакивали старого государя, было бы чистейшей ложью, и дело не только в том, что он водил дружбу с Зеруали, но и потому, что отношения, завязавшиеся между его сыном и Кхали, позволяли нам надеяться на лучшее.

ГОД КАРАВАНА

910 Хиджры (14 июня 1504 — 3 июня 1505)

Этот год стал годом моего первого большого путешествия по пути, пролегшему через Атласские горы, Сиджилмасу и Нумидию к Сахарской пустыне, а затем Томбукту, загадочному городу Страны черных.

Новый султан Феса поручил Кхали доставить могущественному правителю Судана — Аскии Мохаммеду Туре — послание, в котором сообщалось о восшествии на престол и содержалось заверение в намерении установить между двумя царствами самые дружеские отношения. Помня о своем обещании, сделанном пять лет назад перед путешествием в Константинополь, дядя предложил мне сопровождать его; я поговорил с отцом, и тот из уважения к моей хоть и шелковистой, но уже довольно густой бороде не посмел воспротивиться.

Караван тронулся в путь по осеннему холодку; он состоял из двух сотен нагруженных продовольствием и подарками верблюдов. Нам с дядей полагались охранники на верблюдах для защиты на всем протяжении пути, сопровождающие лица, которые должны были вернуться, достигнув Сахары, а также погонщики верблюдов и опытные проводники, а еще довольно много слуг для солидности. К посольству присоединились, испросив у дяди позволения, и несколько купцов с товарами, желавших воспользоваться как надежной защитой во время пути, так и роскошным приемом, который нам должны были оказать в Томбукту.

Приготовления к путешествию были тщательными и, как мне показалось, бесконечными. В последние дни перед отъездом я не мог уже ни спать, ни читать, даже мое дыхание стало прерывистым и неровным. О, как мечтал я поскорее взобраться на горб верблюда и тронуться в путь, углубиться в бескрайнюю пустыню, где люди, животные, вода, песок и золото приобретают один цвет, уравниваются в цене и становятся одинаково ничтожными.

Очень скоро я понял, что такое быть поглощенным караваном. Когда товарищи по путешествию знают, что им предстоит недели и месяцы вместе двигаться в одном направлении, сталкиваться с одними трудностями, жить, есть, молиться, веселиться, горевать, а то и умирать вместе, невозможно оставаться чужими друг другу, ни одному пороку не укрыться, ни одному ухищрению не пройти незамеченным. Если посмотреть на караван издали, это торжественный выезд, если взглянуть на него вблизи — это поселение со своими сплетнями, шутками, прозвищами, интригами, ссорами и примирениями, своими поэтическими и песенными вечерами, поселение, для которого все другие одинаково далеки, даже то, из которого оно отправилось в дорогу, даже те, которые встречаются на пути. У меня была настоятельная нужда именно в таком удалении от остального мира, чтобы как можно скорее забыть опустошающие душу страхи и все то жестокое, что было связано с именами Зеруали и никогда не виданного мною шейха прокаженных.

* * *

Путь наш в первый день пролегал через город Сефру в пятнадцати милях от Феса у подножия Атласских гор. Жители его богаты, но одеты бедно и неопрятно, в платье, заляпанном маслом. Дело в том, что один отпрыск правящей династии выстроил себе здесь резиденцию и обложил налогами любого, имеющего мало-мальски процветающий вид. Проезжая по главной дороге города, дядя приблизился ко мне на лошади и шепнул на ухо:

— Если кто-нибудь тебе скажет, что жадность — дочь нужды, ответь ему, что он ошибается. Жадность порождена податями!

Невдалеке от Сефру караван втянулся в горловину Атласских гор, через которую пролегает дорога в Нумибию. Два дня спустя мы очутились в лесу, возле руин древнего города Айн ал-Аснам — Источник Идолов. В городе был храм, где мужчины и женщины имели обыкновение в определенное время года собираться по вечерам. Совершив обряд жертвоприношения, они гасили огни, и каждый совокуплялся с той женщиной, которую случай поместил рядом с ним. А поутру женщинам напоминали, что в течение года им запрещено приближаться к своему мужу. Детей, родившихся в этот год, отдавали на воспитание священникам храма. Храм, как и город, был разрушен во время нашествия магометан, сохранилось лишь название — единственный свидетель той дикарской эпохи.

Миновало еще два дня, наш караван шел вблизи горного поселка с видневшимися там и сям руинами античных сооружений. Имя его «Сто колодцев», поскольку по соседству с ним находятся глубокие колодцы, напоминающие гроты. И будто бы один из них имеет несколько этажей, на которых располагаются помещения разной величины. Искатели сокровищ добираются сюда из Феса, чтобы, вооружившись фонарями, с помощью веревок спускаться туда. Многие остаются там навсегда.

Через неделю после начала путешествия мы проходили одно местечко под названием Умм-Джениба, в котором существует странный обычай: там есть река, вдоль которой пролегает караванный путь, и каждый в этом месте должен пританцовывать и подпрыгивать, иначе не миновать ему четырехдневной лихорадки. Все наши спутники принялись плясать кто во что горазд, и даже я, и охранники, и купцы-толстосумы, кто в шутку, кто из суеверия, кто для того, чтобы увернуться от насекомых, — все за исключением моего дяди, который счел, что его достоинство посла пострадает, если он станет дурачиться. Впоследствии ему пришлось горько пожалеть об этом.

Мы были уже в горах, где даже осенью дует ледяной северный ветер, предугадать порывы которого невозможно. Я поразился тому, что в этих местах такой суровый климат, что люди так тепло одеваются, но главное — насколько они образованны. К примеру, одно из самых холодных мест заселило племя Местаза, главным занятием которого является переписывание книг и продажа их в Магрибе и иных городах. Один старый генуэзский купец, проживающий в Фесе, мессир Томаззо де Марино, присоединившийся к нашему каравану — я частенько беседовал с ним, — только в одном селении купил с сотню таких книг, выполненных красивейшим каллиграфическим почерком и переплетенных в кожу. Он объяснил мне, что улемы и знатные господа из Страны черных покупают эти книги во множестве и что торговля ими — весьма прибыльное дело.

Поскольку мы остановились в этом селении на ночь, я пошел вместе с генуэзцем на ужин, предложенный его поставщиком. Дом был очень добротно выстроен, облицован мрамором, украшен майоликой, стены обтянуты тонкой шерстяной тканью, на полу ковры, также из шерсти, приятных расцветок. Все приглашенные казались людьми не малого достатка, и я не смог удержаться, чтобы не задать нашему хозяину вопрос, который напрашивался сам собой, лишь предварил его множеством извинений: как получается, что в этом холодном, затерянном высоко в горах краю люди так образованны и богаты?

Хозяин застолья расхохотался.

— Словом, ты желаешь понять, отчего жители этой горы не сплошь деревенщина и босяки?

И хотя я этого не говорил, именно это меня и интересовало.

— Так вот, знай, юный гость, что самый большой подарок, который Всевышний может предложить человеку, это дать ему родиться высоко в горах на караванном пути. Дорога — это источник знания и богатства, гора — это защита и свобода. Вы, люди городов, имеете под рукой все золото и все книги, но у вас есть правители, перед которыми вы склоняете голову… — Тут он сделал оговорку: — Могу я говорить с тобой, как старый дядя говорит с племянником, как старый шейх говорит с учеником, не кривя душой, не греша против истины? Обещай мне не смущаться.