Книга Сова была раньше дочкой пекаря. Ожирение, нервная анорексия и подавленная женственность - Мэрион Вудман

Каждая женщина, вне зависимости от того, знает она об этом или нет, носит в своем теле «плод ночи». Этот плод может быть не реальным ребенком; это может быть биологический образ самости, т. е. ребенок как будущая возможность. До недавнего времени «известный психический процесс» являлся плодом мужского сознания. Но психологические корни этих процессов принадлежат фемининной модальности, и, возможно, именно эти психологические корни почитались в Элевсине. И сегодня эти тайны остаются в женском теле, и женщина, овладевающая своим телом на сознательном уровне, вновь посвящается в них.

Вилла Мистерий в Помпее

На Вилле Мистерий в Помпее восемь фресок раскрывают инициацию римской матроны[154]. Они нам в особенности интересны, потому что на них изображена женщина, живущая в имперском Риме, в культуре, сходной с нашей, где ее фемининной природе могло угрожать ее сознательное маскулинное развитие.

В основе фресок — миф об Ариадне, помолвленной с Дионисом, но бросившей его, когда она влюбилась в Тезея — афинского героя-солнце — и убежала с ним. Он покинул ее на острове Наксос, пока она спала. Когда она проснулась и поняла, что случилось, она попыталась покончить с собой, кидаясь в руки Смерти, но Смерть на самом деле была Дионисом, появившимся из моря и заключившим с ней брачный союз. Так Ариадна ощутила трансформирующую силу исступленного единения с духом и в то же время — экстатического подчинения инстинктивному потоку жизни[155].

Инициируемая, вероятно, переживала таинство бога в подземном переходе Виллы. Это таинство раскрывалось перед ней как божественный ребенок в форме фаллоса, как ритуальный объект, хранимый в корзине для просеивания, традиционной колыбели бога, который позже возрождался в боге инстинкта, смерти и плодородия. Это таинство символизировало внутреннее подчинение, которое позволяло женщине ощутить свой глубинный эротический потенциал.

Ариадна была сестрой Минотавра. В своем одностороннем полете к сознанию она отказалась от собственной дионисийской темноты, но ей вредила глубинная бессознательная внутренняя сила. Только отказавшись от всех личных желаний и в полном одиночестве и отчаянии подчиняясь тому, что, как она считала, было Смертью, она на самом деле пережила любовное соединение с богом — соединение божественного и человеческого, маскулинного и фемининного — и преображение через этот брак.

Парадоксально, что женщина начинает осознавать себя личностью через безличный опыт, так как в религиозном переживании она принимает себя как часть Жизни. В то же время она начинает осознавать бога внутри себя и становится матерью для него. Это подчинение Смерти является решающим для женщины, так как все в ее природе требует родства с Жизнью, с мужчиной, которого она любит, с ее детьми. Подчинение духу кажется отказом от Жизни, прыжком в черную пропасть. Но это жертва, которую она должна принести, если она хочет найти своего собственного бога внутри.

На седьмой фреске в Вилле Мистерий изображена инициируемая после ошеломляющего переживания Таинства в подземном коридоре (рисунок 5)[156]. Она стоит на коленях, как бы собираясь раскрыть корзину для просеивания, которую она, по-видимому, принесла с собой, но вмешивается чернокрылый ангел с хлыстом. Эта картина, похоже, раскрывает критический момент процесса индивидуации женщины, когда переживание бога внутри себя оставляет ее с чувством заполненности, которое помогает ей раскрыть тайну, но, как только тайна раскрыта, теряет свою власть и приобретает характер банальности. Интенсивным переживанием бога невозможно поделиться в словах[157]. Фаллос определенно предполагает, что маскулинный творческий дух в женщине проявляет себя в сексуальности, будь то в реальном физическом единении или же в переживании единения в глубинах ее тела. Ангел, фемининный Снятой Дух, не позволит ей раскрыть ее секрет.

Рис. 5. Инициация с помощью корзины для просеивания (Вилла Мистерий, Помпеи)

Этим секретом она молчаливо делится на восьмой фреске. Там она в отчаянии припала головой к коленям ранее инициированной женщины, которая не сводит глаз с ангела, собирающегося ударить хлыстом (рисунок 6). Эстер Хардинг в «Родительском образе» говорит об этих последних двух фресках:

Рис. 6. Инициация отчаянием, под покровительством ранее инициированной женщины (Вилла Мистерий, Помпеи)

Возвратившись в верхнюю комнату, она должна через бичевание очиститься от малейшего чувства одержимости таинством, в котором она участвовала. В этом случае она приходит к своей собственной истинной женской зрелости. Это эмоциональное переживание, а не рост сознательного интеллектуального понимания, как в случае с мужчиной[158].

Психологически это означает, что женщина не должна осмеливаться идентифицироваться с архетипическим образом Анимуса, так как иначе она попадет под его власть и станет уязвима к его темной стороне. Ее страдание вызвано тем, что она познала божество, а затем его снова отторгли от нее. В принятии своей чисто человеческой беспомощности она открывает себе путь к спасению. Завершающая стадия процесса инициации воплощается в женщине на последней фреске (рисунок 7).

Рис. 7. Завершающая стадия превращения девушки в женщину (Вилла Мистерий, Помпеи)

Женщина, не сумевшая осуществить эту трансформацию в пещере Гекаты, выносит божественного ребенка из огня колыбели и затем отождествляет процесс со своей собственной, а не с внеличностной властью, идущей через нее. Такая женщина становится «ведьмой», и ей угрожает опасность убить своего собственного ребенка. Поскольку она не отделила Эго от самости, она впадает в грех гордыни. Мертвая лавровая ветвь становится ручкой ведьминской метлы — это отобранный фаллос, который она объявляет своим собственным. Когда мать становится одержимой возлюбленной своего младенца, она вновь делает его частью своего собственного биологического существования. Вместо возвращения к своей собственной человечности она захватывает символ своей божественности как матери-богини. Тогда ребенок становится для нее «жертвой» — подобно тому, как Адонис стал жертвой, принесенной Венере, оставаясь богом плодородия (бессознательного), навсегда привязанным к ней.